Бенито Муссолини - Клавдия Партичелла, любовница кардинала

Дон Беницио рассказывал подробности, не рассчитывая тронуть каменные сердца инквизиторов. Чем хуже мертвому телу на земле, полагала католическая церковь, тем легче освобожденной душе будет откликнуться на трубный призыв Верховного Судии.

Дону Беницио просто доставляло удовольствие описывать ужасы смерти. Он испытывал тайное наслаждение при мысли, как черви грызут и пожирают, ткань за тканью, гордое и прекрасное человеческое тело.

Никто не может бежать от судьбы! Ни папа, ни князь! Ни прекрасные женщины, на которых подолгу останавливался сладострастный взгляд дона Беницио… Ни Клавдия Партичелла, трентинская куртизанка, чьи уши отказывались слушать нежный шепот дона Беницио!

— Вспыхнуло пламя лампады, — продолжал он, — и осветило останки Филиберты. Антонио воздел руки к небу с воплем «Убийца! Убийца!» Ноги его подкосились, он упал, задыхаясь от отчаяния и жажды мщения. Я рукой закрыл его рот, чтобы не слышать криков. Монахини спят чутко, малейший шум мог их разбудить. Подняв моего товарища, я увел его из склепа. Медленно вернулись мы в храм. Я повесил лампаду на прежнее место у алтаря. Мы перелезли через монастырскую стену и вернулись в город. Всю дорогу граф стонал и клялся, взывая о мести. Впопыхах я забыл, что мы выдали себя. Мы оставили гроб Филиберты открытым; в склепе остался лежать мой кинжал, а оружие наше у входа в храм… Рассказ мой окончен. Прибавить к нему мне нечего. Вы сами знаете, что виновники смерти Филиберты должны быть наказаны, иначе народ восстанет.

— Народ пока ничего не знает, — возразил приор, не тронутый рассказом, как, впрочем, и остальные члены Коллегии.

— Но скоро узнает, — заявил дон Беницио.

Богослов вмешался и спросил:

— Кто является прямым и непосредственным виновником смерти Филиберты?

— Ее дядя кардинал. Я не колеблясь называю его имя.

— Правильно, — подтвердил дон Рескалли. — Филиберта была по приказу кардинала заточена в монастыре Святой Троицы. Я помню об этом, потому что весть о заточении вызвала большое волнение в народе.

— Волнение, которое несомненно повторится в гораздо более опасной форме, когда народ узнает правду, — прибавил дон Беницио.

— Принимая во внимание изложенные обстоятельства, — заявил приор, — что намерена предпринять священная Коллегия?

Священник, до тех пор молчавший, потребовал слова. Он был мал ростом, широк в плечах, и серые глаза его жестко блестели из под рыжих бровей; губы его были жирны и чувственны.

— Пожалуй, — предложил он, — дело следовало бы представить на рассмотрение папского и императорского двора. Положение Трентинского княжества с каждым днем становится опаснее. Смерть Филиберты, ответственность за которую пала на голову Эммануила Мадруццо, является последней каплей, переполнившей чашу. Над кардиналом Трентинским надо назначить опеку и поручить ее человеку, который умеет управлять, а не проводить дни и ночи на ложе любовницы. Иначе землю нашу охватят бунты и восстания, погибнут и княжество, и церковь, и народ.

— Народ, — прервал дон Беницио, — ненавидит Клавдию. Весь род Партичеллы нужно удалить из пределов княжества.

— Боюсь, что это не так-то легко сделать, — заметил приор.

— Попытаемся добром убедить ее оставить княжество, — настаивал дон Беницио. — А если добром не удастся, припугнем. Момент для этого теперь самый подходящий.

— В таком случае, миссию эту лучше всего возложить на тебя, — предложил приор. — Ты личный секретарь кардинала, тебе удобнее это сделать.

— Охотно возьмусь, если святая Коллегия согласна оказать мне доверие, — ответил дон Беницио, и лицо его просияло.

— Итак, постановлено, — объявил приор: — мы отправляем спешное и обстоятельное послание папе и императору, прося его безотлагательно вмешаться в дела княжества. Тем временем постараемся, чтобы народное нетерпение не приняло слишком острых форм. Наш долг творить мир и общее благо. Если же события окажутся сильнее нас, я созову вас… А теперь разойдемся, куда кого призывают долг и обязанности.

Дон Беницио проводил членов совета до дверей. Оставшись один, он не мог удержать победного восклицания. Мысль о мести, о добыче, о давно желанной награде охватила его с нечеловеческой силой. «Завтра! завтра! — восклицал он, раздеваясь и укладываясь спать. — Верну отбитую от стада овцу. Я сумею найти слова, обольщу и напугаю, а главное, пообещаю… о, я ей многое могу обещать. Ах, Клавдия, завтра ты будешь моей!»

До утра сон дона Беницио смущала женщина — женщина, столь обольстительная в своей откровенной наготе, какую может вызвать ночью только разгоряченное воображение отшельника, обреченного на бесконечное воздержание. Нежная белая кожа, круглые плечи, душистые волосы, алый рот… Монах содрогался во сне от сладострастного, нетерпеливого желания. Ему чудилась обнаженная нимфа, глядящаяся в зеркало вод, и он сам в кустах, дикий, сатир, крадущийся к добыче. Клавдия отвергла дона Беницио как назойливого нищего. Он сгорал от тайной страсти к ней, горел бессильной ревностью. Посвящал ей стихи, исполнял тысячу унизительных поручений, стремясь обратить на себя взоры красавицы. И, наконец, признался ей в своей любви.

Кардинал тогда был в Риме. Дон Беницио вечером выследил Клавдию в парке. Он открыл ей свою страсть. Он молил о ласковом взгляде, о нежном слове.

Речь его прерывалась рыданиями; в отчаянии он излил душу, переполненную греховной страстью; он говорил, что одним словом она может его лишить воли, чести, веры в Бога. Клавдия выслушала и улыбнулась насмешливой и презрительной улыбкой. Дон Беницио не первый держал перед ней такие речи! Многие другие пытались завоевать ее, но тщетно И обезумевший от страсти монах прочел в ее улыбке свой приговор.

Она выслушивала признания в любви, насмехалась над ними и отправляла несчастных любовников прочь. Дон Беницио разделил их судьбу. Но монах не сдался. Годами он измышлял способы порвать связь между Клавдией и кардиналом. Терпеливо работая, он ткал крепкую, бесконечную нить. Клавдия не замечала монаха. Одним словом она могла погубить его, но не думала о нем. Любовь Эммануила ослепляла и наполняла ее; она забыла об угрозах монаха, отвергнутого и высмеянного ею.

Теперь, после десяти лет бесплодных происков, дон Беницио приблизился к победе. Победа, он знал, дастся не легко. Клавдия была слишком умна, слишком горда, чтобы сразу уступить угрозам дона Беницио и его союзников. Но монах не сомневался что, в конце концов, победа будет за ним. Осуществится мечта его жизни.

Чтобы владеть Клавдией, он продал бы душу сатане и предпочел бы муки ада вечному блаженству в райских садах. Страсть, в которой любовь сменялась ненавистью, а ненависть любовью, иссушила монашескую душу. Храня верность своей мечте, он изгнал из сердца все желания, все похоти, стал камнем, изваянием из мрамора. И ныне, когда мужская зрелость уже близилась к закату, пламень сладострастия охватил его с новой силой и пожрал его.