Александр Кравчук - Нерон

Так на самом деле и было. Недаром учителем Нерона долгие годы был Хайремон, враг евреев. Еще до назначения Бальбилла египетские греки стремились завоевать любовь юного властителя, воздавая ему почести, как богу. Но после этого назначения они с еще большим энтузиазмом чтили Нерона. Это отразилось даже в надписях на монетах: в Александрии имелся свой монетный двор, где чеканили разменную бронзовую монету. С тех пор как Египет оказался под римским господством, то есть со времен Августа, на одной стороне монеты всегда изображалась голова императора, его имя, а на другой — какой-нибудь символический образ и надпись, подчас лик жены властителя. До той поры содержание этих надписей не отличалось особым разнообразием и выразительностью, теперь же произошли заметные перемены. Вот наиболее интересные тексты на монетах: Neos Agathos Daimon — Новый бог-хранитель; Pronoia Neu Sebastu — Провидение Нового Августа: Dikaiosyne — Справедливость; Eirene — Мир; Нотопоіа — Согласие.

Итак, на Нерона, как до этого ни на одного другого властителя, возлагались большие надежды. Он должен был явить собой начало новой эпохи. Как новый Август, бог-покровитель и спаситель, он призван принести мир земле, согласие, справедливость, а также и благосостояние, символизированное на монетах почитаемой в Александрии Деметрой, богиней плодородия. Заслуживало внимания и то, что на многих монетах продолжали чеканить головы матери или жены Нерона — Агриппины либо Октавии.

При этом и Бальбилла египетские греки почитали, как, пожалуй, ни одного еще наместника. В окрестностях больших пирамид в минувшем веке нашли каменную плиту с надписью на греческом языке; надпись гласит, что ее установили жители деревни Бусирис: «В ознаменование того, что Нерон Клавдий Цезарь Август Германик, император, бог-хранитель мира, среди всех благодеяний, которыми он одарил Египет, явил и этот наиболее очевидный пример своего провидения, прислав к нам наместником Тиберия Клавдия Бальбилла; благодаря его благосклонности и добрым поступкам в Египте наступило изобилие всяческих богатств и можно видеть, как из года в год возрастают дары Нила и лучше используются ежегодные разливы священной реки».

Бальбилл отбыл в свою провинцию сразу, как получил назначение. Ветры благоприятствовали ему, и позже с восхищением рассказывали о том, что путь корабля от сицилийского пролива до Александрии занял небывало короткое время — шесть дней! Зато новому наместнику Сирии, одной из важнейших восточных провинций, так и не довелось покинуть Рим, он даже не смог повидать страну, которой собирался управлять. Этим неудачником оказался Публий Антей, назначенный одновременно с Бальбиллом, тоже ставленник Агриппины. Причина, из-за которой откладывался его отъезд из столицы и фактическое управление провинцией, заключалась в особой ситуации, возникшей на Востоке.

Напомним, что там происходило. Стремясь восстановить свое влияние в Армении, захваченной парфянами, Рим примерно полтора года назад назначил наместником Каппадокии Корбулона. В Малую Азию он прибыл весной 55 года. Встретился с наместником Сирии Уммидием Квадратом, который передал под его начало два легиона и некоторые вспомогательные отряды. Под своим командованием Уммидий сохранил точно такие же силы. И что важнее, считал себя вправе действовать самостоятельно. Он мог так считать, поскольку компетенции его и Корбулона четко не указывались, возможно, намеренно: советники императора были заинтересованы в их соперничестве.

И получилось так, что при дворе царя Вологеза в Ктесифоне, что на реке Евфрат, почти одновременно появились посланцы и Корбулона и Уммидия. Парфянский царь в тот момент чувствовал себя достаточно неуверенно в собственном государстве: в одной из покоренных стран продолжался мятеж, среди магнатов нарастало недовольство. Поэтому Вологез пошел на переговоры, согласившись даже представить заложников. Однако повел он себя при этом с восточной хитростью. Отсылались члены самых именитых парфянских родов, но все из числа недругов царя!

Между посланцами римских наместников сразу начался спор, кто из них примет этих заложников. Сначала их получил центурион Уммидия, но в конечном итоге в империю доставил поверенный Корбулона. Затем началась распря между самими наместниками. Уммидий доказывал, что именно он своей дипломатией склонил царя к уступкам. А Корбулон утверждал, что, Fie появись он на Востоке, парфяне не стали бы сговорчивее.

Примирил наместников Нерон, признал за обоими заслуги, себе же присвоил всю славу. В знак победы он приказал увить лавровыми ветками фасции — пучки прутьев с топором в середине, которые несли шествовавшие впереди него ликторы.

Если бы император в этой ситуации отозвал Уммидия, а прислал бы на его место нового наместника Сирии, то положение Корбулона, и так прочное, чрезвычайно укрепилось бы. Он стал бы подлинным хозяином Востока. А такого императорское правительство не могло допустить. Вот почему после некоторой задержки решено было, что Уммидий останется в Сирии, назначение же Антея аннулировали.

Чтобы и римский люд что-то имел от успехов на Востоке, Нерон объявил о проведении больших игр. Заботу о подготовке их поручил Аррунцию Стелле, одному из друзей Агриппины. Это было четвертое назначение такого рода после примирения императора с матерью. Должность Аррунция являлась ответственной и необычайно почетной, создавала огромную популярность среди широких масс римлян.

Победа Агриппины несколько изменила соотношение сил в правящих сферах Рима. Это придало смелости некоей группе влиятельных лиц, не столько близких к матери императора, сколько недоброжелательно относящихся к Бурру и Сенеке. Решено было или оттеснить их от императора с помощью ловкой интриги, или по крайней мере подорвать доверие Нерона к обоим советникам. Бурра и Палланта обвинили в подготовке заговора с целью посадить на трон Корнелия Суллу. Тот был потомком славного диктатора, правившего почти полвека назад; он являлся также братом Мессалины и мужем Антонии, дочери императора Клавдия от первого брака. Итак, по своим родственным связям он принадлежал к числу лиц, крайне близких к императорской семье, и при определенных обстоятельствах действительно мог претендовать на трон. Те, кто плели интригу, рассуждали так: личность Корнелия Суллы укрепит императора в подозрениях; он поверит в правдивость обвинения тем охотнее, что не любит Палланта; несколько месяцев назад император освободил его от управления канцелярией по делам финансов, поэтому сочтет, что теперь Паллант пытается восстановить свое утраченное положение путем государственного переворота. Авторы этого плана знали, что дело будет рассматриваться в сенате, где многие завидуют Бурру, его высокой должности, и почти все терпеть не могут Палланта. При голосовании их обоих признают виновными! Предполагалось, что падение Бурра приведет и к отстранению Сенеки.