Михаил Петров - Румянцев-Задунайский

В пороховом дыму появилось солнце. Вот уже и день начался. Каким он будет для противоборствующих армий? К чьим ногам положит лавры?

Румянцеву доложили, что татары из долины прогнаны, возможность нападения на тыл предотвращена.

— Теперь — в атаку! Вперед! Ура!

И земля будто дрогнула:

— Ура-а-а!..

Тысячеголосый клич, словно прибой, подхватил и поднял залегшие ряды и неудержимо кинул на вражеский ретраншемент.

— Ура-а-а-а!

Двести шагов. Это не так уж мало, если бежать в гору. Но об этом ли сейчас думать? Рев голосов придает силы. Все бегут ровно, одной лавиной. Держись, туретчина!.. Еще одно усилие, и вот уже штыки залязгали в ретраншементе.

— Лупи, ребята! — разъяренно орет курносый гренадер и кидается на турка, пытающегося защититься ружьем. Турок роняет ружье и приседает на дно окопа. Удар прикладом, и вот он уже на боку. В атаке разбираться некогда — кого щадить, кого не щадить. Штыки, ятаганы, шпаги, кинжалы — все в ходу.

— Лупи, ребята!

В этом кличе не было ненависти, не было жажды крови, а была этакая удаль, какая иногда прорывается даже в деревенских играх — побоищах на масленицу, когда одна улица идет с кулаками на другую, стенка на стенку. Но там, в том побоище в ходу только кулаки. А тут ружья, штыки. Да и за спиной наступавших была уже не улица, честь которой следовало отстоять, а была вся Русь, народ, к которому они принадлежали.

— Лупи, ребята!

Нет, устоять против такого штурма не хватит никаких сил. Кое-кто из турок уже поднял руки. Но многие еще не сдаются. Оглядываются на третий и четвертый ретраншементы. Там есть свежие силы, там есть пушки, там можно закрепиться, остановить наконец этих русских. Но отступать туда, кажется, уже поздно… Те ретраншементы тоже атакованы, только с другой стороны.

Русские брали верх. Они уже хозяйничали во всем лагере. Их голоса гремели как набат:

— Ура, братцы!

— Ура-а-а!..

В руках турок оставался единственный ретраншемент. Но сколько еще можно обороняться? Русские впереди, русские справа, русские позади…

— Алла-а-а!.. — огласился ретраншемент нестройным хором обреченных. Боясь быть окруженными, они выскочили из ретраншемента и, бросая на ходу оружие, чтобы легче бежать, устремились под гору к Пруту. Бежали так быстро, что русским пехотинцам, отдавшим силы в рукопашных схватках, догнать их было невозможно.

Румянцев приказал остановить пехоту, вернуть ее в лагерь, а бежавшего противника преследовать конницей.

— Который час? — спросил он адъютанта.

— Двенадцать пополудни, ваше сиятельство.

— Добро. Славно поработали.

Поработали и в самом деле на славу. Противнику был нанесен еще один сокрушительный удар, второй после Рябой Могилы.

По случаю Ларгской победы Екатерина II принесла Всевышнему «достодолжное благодарение», а спустя несколько дней устроила во дворце большой прием. Императрица знала, как устраивать подобные собрания. Это был не просто прием, это была отрепетированная демонстрация того, что должно было внушить гостям, особенно иностранным, как высоко вознеслась ее империя над противниками, как велика ее роль в решении судеб европейских народов и государств вообще.

В залах, отмытых до блеска, собрался весь цвет Петербурга. Екатерина II явилась в парадном платье с Андреевской лентой и орденами — величественная, ослепляющая. С неизменной улыбкой она переходила из залы в залу, приветствуя гостей. Многим протягивала руку. Заметив фельдмаршала Салтыкова, подошла к нему и, когда тот склонился к ее протянутой руке, поцеловала его в лоб.

— Поздравляю, граф, — сказала она с таким видом, словно вешала на него орденскую ленту, — ваш сын отменно бьет турок, умножая тем славу своего знаменитого родителя.

Старый граф даже прослезился. Одряхлевший, он жил теперь больше мечтами о ратном возвышении единственного сына, командовавшего у Румянцева тяжелой кавалерией.

Иностранные министры толпились отдельной группой. Императрица задержалась здесь дольше, чем в других местах. Никого не обделила своим вниманием, улыбкой, ласковым словом. А посланнику Англии даже сказала какую-то шутку, отчего тот громко рассмеялся.

— Господа, — заговорила императрица, обращаясь к гостям, — я имею удовольствие сообщить подробности победы над турками, учиненной при реке Ларга. Приглашаю послушать.

Она подала знак секретарю, и тот начал громко, нараспев, читать реляцию Румянцева.

— «Неприятель, — читал секретарь, — с великими силами имел лагерь на превысокой и неприступной горе с обширным ретраншементом, и его канонада командовала всей окрестностью. Но чего не может преодолеть воинство, усердствующее во славу своей монархини! Мы, несмотря на все сии выгодные позиции, на рассвете с разных сторон повели атаку, выбили штурмом неприятеля из всего его лагеря…»

При чтении реляции императрица время от времени посматривала в сторону иностранцев. Интересно было знать, как они воспринимают сие? Австрийский посланник не выражал никаких эмоций, англичанин лорд Каткарт улыбался, видимо все еще находясь под впечатлением ее шутки, посланники Пруссии и Голландии перешептывались между собой, министр из Швеции слушал уставившись в пол.

Далеко не все иностранцы радовались победе русской армии. Шведу, например, было бы куда приятнее услышать нечто обратное тому, что читал сейчас секретарь. Ей, императрице, хорошо было известно о сочувственном отношении шведского правительства к Порте, о его заигрывании с Францией, которая ни о чем другом не мечтает, как о том, чтоб сильнее подхлестнуть против России Турцию и польских конфедератов. Впрочем, австрийцы не лучше… Неприятны им победы Российской империи. Крепитесь, господа, еще не то услышите!

Закончив чтение реляции, секретарь перешел к указу о награждении генералов и офицеров армии. В списке пожалованных кавалерами ордена Святого великомученика и победоносца Георгия значилось 19 человек, в том числе трое второго класса, семеро — третьего и восемь человек — четвертого. Главнокомандующий жаловался орденом первого класса.

— Господа, — попросила внимания императрица, — нами получены также добрые вести и от графа Алексея Орлова. Наш флот одерживает в Морее успех за успехом. Греки, албанцы, черногорцы и другие народы восстают против турок, своих безжалостных поработителей, и под знаменем свободы присоединяются к нашей армии. Мы рады за эти несчастные народы. Да восторжествует на земле свобода!

— Виват! Виват! — заскандировали голоса.

Обер-гофмаршал пригласил гостей к столам выпить за здравие матушки-императрицы и за славную победу, одержанную над турками. Гости медленно, обмениваясь впечатлениями, стали продвигаться в соседний зал, где их ожидало угощение. Графиня Брюс, находившаяся в свите императрицы, заметила в толпе графиню Строганову и направилась к ней.