Юрий Когинов - Багратион. Бог рати он

— Конечно, конечно, милая тетя! — подхватил ее слова Багратион, сразу почувствовав облегчение от разговора. — Вот видите, я услышал ваши бесценные советы и словно проверил собственные решения: время скажет свое, последнее, слово. И все же, наверное, существует такое понятие — первое впечатление. А оно, впечатление сие, меня все более и более убеждает: она полюбит меня, это неискушенное дитя. Вы говорите: избалованность? А что ж в том предосудительного, коли росло сие существо в окружении неги и любви, с младенческих лет познало тепло и щедрость сердец, ее любивших? Значит, все то, что получила сама по рождению и воспитанию, она непременно захочет отдать теперь тому, кто станет ее первым другом. Именно так стал бы рассуждать я сам, коли имел бы в избытке доброты и ласки. Но именно я был всего этого лишен. Потребность же в сих свойствах я ощущаю неизбывную. Потому знаю верно: стремление мое к счастью и ласке утолит именно она, с лихвою изведавшая довольства собственной жизни.

«Принцесса Борис» как-то загадочно усмехнулась и ответила, что у них еще будет немало времени, чтобы вернуться к сему разговору не раз. Теперь же она должна собраться в дорогу — едет в Москву, давно не видела мама и Александра Михайловича. Теперь же возможности для поездки лучше не сыщешь: муж, можно сказать, под арестом в Царском Селе вместе со своим другом великим князем и, вероятно, не скоро оттуда выберется. Появляться же в петербургских кругах или, того хуже, в Гатчине значило бы давать пищу пересудам. Да тут еще и новая тема для сплетен — роман ее племянника с этой, прости Господи, взбалмошной и самовлюбленной до глупости молодой графиней Скавронской. Нет уж, в Москву, в Москву — подалее от разговоров-пересудов, от которых у нее давно уже неприятная оскомина! Будет время найти повод, чтобы Петра попробовать отрезвить — напрямик сказать, что думает сама о сей кокетке.

Однако не зря говорится: человек предполагает, а Бог располагает. Правду сказать, при данном стечении обстоятельств роль Господа принял на себя его помазанник на земле — император всероссийский Павел Первый.

— Иван Павлович, — заметил как-то император главному распорядителю своего двора Кутайсову, — в последнее время я не узнаю князя Багратиона. Моментами он — словно в воду опущенный. Не знаешь, что с ним?

Влюблен, ваше императорское величество.

— Что-о? И в кого же?

— Ходят разговоры, в юную графиню Скавронскую.

Брови Павла Петровича — белесые, еле даже видные — поднялись вверх.

— А Скавронская что ж?

— Известное дело, ваше величество, кокетка и себялюбка. Для нее сие что кошке поиграться с мышкой.

Тут лицо императора вновь разгладилось, и голос его взвился до крайности:

— Это ж какая такая игра при моем дворе? Выходит, отрыжка потемкинского семени — блуд вводить заместо нравов семейных… Да Скавронская-мать — племянница Кривого! Я сие не забыл, хотя произвел ее в кавалерственные дамы и дал свое волеизъявление на брак ее с Мальтийского ордена рыцарем Литтой. Правда, и тут сия пара мне изрядно попортила крови. Ну так я покажу этому потемкинскому семени, кто кошка и кто мышка. Под венец! Завтра же чтоб была свадьба!

— Это же как, ваше величество? — осмелился спросить Кутайсов.

— А самым обыкновенным образом, любезный Иван Павлович. Сей же секунд велю тебе объявить графине Литте и ее дочери: завтра поутру быть здесь, в гатчинском дворце, в приличествующих торжеству нарядах. Молодой графине Скавронской — в подвенечном платье. Князю же Багратиону утром, после развода, остаться при мне…

Решение императора произвело на мать и дочь впечатление грома средь ясного неба.

— Ну что, доигралась? — только и смогла произнести кавалерственная дама. — И было бы перед кем раскрывать чары! Разве недостаточны мои связи, чтобы составить тебе достойную партию? Теперь остается лишь молиться, чтобы пронесло. Еду к самой императрице.

Никогда Мария Федоровна не решалась не только влиять на уже высказанные решения мужа, но даже давать советы в предприятиях, только еще зарождавшихся в его голове. Тут же — и вовсе приказ, не подлежащий обсуждению. К тому же касающийся особы, коя уже год назад вместе с новым своим супругом подпала под тяжелую руку императора. Суть в том, что некогда любимец Павла, посланник ордена мальтийских рыцарей при Петербургском дворе граф Джулио Литта оказался в немилости. Причина была в охлаждении Павла к бывшим своим пристрастиям и союзникам. Потому он и приказал Палену выслать Литту в село Кимры, имение его жены Катерины Васильевны, до недавнего времени вдовы графини Скавронской.

Мария Федоровна приняла кавалерственную даму с настороженностью. О намеченной свадьбе сказала уклончиво:

— Разве не вы, сударыня, уже испытали на самой себе монаршее волеизъявление относительно вашей собственной судьбы? Ежели бы не участие императора, не быть бы вам женою Литты. Монарх же соизволил благословить вас на сей брак, и вы, как я полагаю, весьма счастливы. Такое же намерение у императора относительно вашей дочери — выбрать ей в спутники жизни человека порядочного и весьма достойного.

— Да, безусловно, вы правы, ваше императорское величество, — произнесла Катерина Васильевна. — Но не меньшее значение в браке должна иметь обоюдная любовь.

Мария Федоровна недовольно поджала губки.

— Многие добропорядочные семьи, насколько мне известно, создаются на взаимном доверии и согласии. А уж затем возникают и цепи Амура. Не так ли сложилось в первом вашем браке, сударыня, когда ваш дядюшка определил для вас, неискушенной и мало знающей жизнь, добропорядочного жениха, что дал вам все — положение в свете, богатство, наконец, имя? Я имею в виду графское достоинство.

Катерине Васильевне было от роду чуть более сорока. Но она выглядела значительно моложе. Однако, в отличие от дочери, она была флегматична, редко зажигалась каким-либо увлечением, кроме, пожалуй, неожиданно вспыхнувшей недавней любви к красавцу Литте. Но теперь, услышав от императрицы слова о богатстве, положении в свете и имени, что принес ей некогда граф Скавронский, она откликнулась на них с живостью, ей обычно не свойственной.

— Скавронские? Да, это богатый и, может быть, один из самых знатных родов русских, — воскликнула она. — Смею напомнить о том, что довольно хорошо известно вашему императорскому величеству: Скавронские — самая близкая родня императрицы Екатерины Первой и дочери Петра Великого — императрицы Елизаветы Петровны. А какие достоинства, богатства и имя у сего генерала Багратиона, за которого моя дочь, связанная кровно с российским императорским домом, вынуждена выходить замуж?

Тонкие губы Марии Федоровны презрительно искривились, и в уголках их возникла еле уловимая усмешка.