Юрий Когинов - Багратион. Бог рати он

Только огромным напряжением воли он подавил обиду и возмущение.

— Так вы, княгиня, решили вести со мною раздельную жизнь? Тогда к чему же была наша свадьба? Разве я принуждал вас к браку?

Она посмотрела на него своим загадочным взглядом и еле заметно усмехнулась:

— Вы сами знаете, князь, кто был виною нашей с вами так называемой совместной жизни. Но, видит Бог, я не считаю себя жертвой. И воля императора для меня, бывшей фрейлины двора, — высокая честь. Однако я — слабая женщина, у которой хрупкое здоровье. Разве вы не чувствуете, князь, как я болею и как мне необходимо лечение, вернее, пребывание в теплых заморских краях? Да-да, это — роковая наследственность, полученная мною от отца. О, бедный папа, он умер, когда ему не исполнилось полных тридцати шести! Что ж, вы, мой муж, хотите, чтобы и моя жизнь оборвалась непозволительно рано?

— Так вы… вы больны? Что же, дорогая, вы не сказали мне сразу? Ах да, вы говорили об Италии, о ее теплом и лучезарном солнце. Как же я не догадался сам? — всполошился Багратион. — Неаполь, Рим — куда только захотите! Вы немедленно должны ехать, чтобы поправить ваше здоровье. Я достану средства — столько, сколько вам, моя радость, будет необходимо. Только простите, простите мою невнимательность.

Почта из Петербурга в Вену доставлялась на вторую неделю. А случалось, что путешественник привозил вести скорее, чем доходили письма и газеты. Так, от проезжающих через австрийскую столицу полномочный посол Разумовский узнал о главной новости в России ранее, чем получил шифрованную депешу.

Сказать, что сразу будто бы и не поверил, было бы натяжкой. Конечно, весть оказалась неожиданной, но то, что сие могло и должно было произойти, в том граф Андрей Кириллович ничего неожиданного не усмотрел. Должен, обязательно должен был так неминуче и, как говорится, скоропостижно закончить свое земное существование всероссийский император Павел Первый.

К тому все шло, можно сказать, с самого первого дня его царствования. Как кость поперек горла стал он всему его окружению, да и, считай, всему русскому дворянству. И, как когда-то его отца, Петра Третьего, его свергли с престола и помогли переправиться в мир иной.

Да, вот так повелось в России — сменяться властителям на троне — со времени Анны Иоанновны. После нее дщерь Петрова с помощью гвардии сбросила с трона малолетнего царя Иоанна Антоновича с его матерью, регентшей Анною Леопольдовною [20] Анна Иоанновна (1693–1740), российская императрица с 1730 г., племянница Петра I, дочь царя Ивана V Алексеевича (1666–1696), брата Петра I, болезненного и неспособного к государственной деятельности. Была возведена на престол Верховным тайным советом. Фактическим правителем при ней был Э. И. Бирон. Елизавета Петровна (1709–61/62), российская императрица, дочь Петра I. Возведена на престол гвардией в результате дворцового переворота 25 ноября 1741 г., когда были свергнуты с престола малолетний император Иоанн Антонович, Иван VI (1740–64), наследник престола по линии Романовых, правнук Ивана V, со своей матерью, регентшей Анной Леопольдовной (1718–46), правительницей России в 1740–41 гг. при малолетнем сыне. .

Следом, лишив жизни муженька, Петра Третьего, уселась на троне Екатерина Вторая.

И в сей раз внучек ее и сын Павла Первого, Александр, с помощью заговорщиков отправил своего отца по тому же, уже ставшему привычным, пути.

О том, что без согласия великого князя переворот оказался бы невозможен, говорили шепотом даже в Вене. А уж убивцем нового императора, тем более вслух, не называли. Но и в Вене, и в других столицах, не исключая самого Санкт-Петербурга, умным людям было ясно: свершилось цареубийство, да еще с помощью родного сына.

Когда до Андрея Кирилловича дошла сия весть — сначала в виде слушка, а следом и в виде официальной депеши, — она его зело опечалила. И это при том, что много уж лет тому назад между ним и покойным теперь императором открылась распря, положившая конец их когда-то очень близким отношениям.

Дело было в следующем. Почти ровесники, наследник престола и сын малороссийского гетмана и президента Петербургской академии наук, они с отроческих лет стали самыми преданными друзьями. И когда Павлу пришла пора обручиться с Гессен-Дармштадтской принцессой Вильгельминой, он сам, наследник престола, в его мать, императрица Екатерина Великая, не нашли никого иного, кроме Андрея Разумовского, чтобы послать за невестою в далекую Германию.

К той поре Андрей Разумовский успел окончить университет в Страсбурге и командовал военным фрегатом. Сей фрегат и отправился в вояж за будущей великой княгиней. Но произошло невероятное: только вступив по трапу на борт корабля, невеста цесаревича страстно влюбилась в красавца морского офицера. И, прежде чем стать женою наследника российского престола, стала любовницею его первого друга.

Роман втроем продолжался до того времени, когда великая княгиня Наталья Алексеевна не выдержала родов и умерла. Стараясь досадить нелюбимому сыну, императрица вызвала его к себе и выложила перед ним свидетельства неверности его жены — письма к ней ее любовника и самого близкого друга наследника — Андрея Разумовского. Так цесаревич получил от матери урок, наложивший печать на всю его последующую жизнь: какие коварные люди окружают его высочество и какое, в сущности, он сам ничтожество, ежели, обманывая его почем зря, они еще насмехаются над его глупою доверчивостью.

Измена другу, хотя и цесаревичу, не равнялась измене государственной. Потому императрица поначалу сослала разоблаченного любовника в Ревель, где в гавани заперла его фрегат, затем в город Батурин — малороссийское имение его отца-гетмана. Но ловкость, с коею красавец граф обольстил супругу наследника престола, вскоре в глазах императрицы обратилась в достоинство, которое она не прочь была использовать в собственную пользу. Поприщем, где умение обольщать весьма необходимо, издавна слыла дипломатическая служба. И вскоре Разумовский получил пост посланника в Неаполе, затем в Копенгагене и Стокгольме и наконец в Вене.

Здесь, в австрийской столице, он оставался и при Павле. Сказалась, видно, позиция самого императора: он воевал не супротив своих личных обидчиков, к коим относилась в первую очередь и его собственная мать, но против порядков в ее царствование, якобы губивших Россию.

Что же касается коварства жены и ее любовника, сие само по себе не оказало никакого влияния на дальнейшую личную жизнь Павла Петровича. Напротив, не прошло и трех месяцев после смерти первой жены, как на предложение матери о новом браке он отозвался с радостью:

— Блондинка? Брюнетка? Маленькая? Высокая?..