Андре Кастело - Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня

Во время приема немецких князей — Нассауского, Саксен-Веймарского, Гессен-Дармштадтского, Хоэнлоэ, Гессен-Ротенбургского — глаза Жозефины предательски красны. Ей скучно на балах, иллюминациях, садовых прогулках, в опере, на обедах — мыслями она далеко. Невзирая на это, она исправно исполняет обязанности, налагаемые ее положением. Она навещает раненых, приказывает возместить городу Майнцу расходы в 8000 франков, связанные с ее пребыванием в нем, потом выплачивает такую же сумму муниципалитету, оборудовавшему для нее театр. Разумеется, она тратит деньги и приобретает у отца и сына Нито на 348 304 франка 94 сантима драгоценностей — диадему, серьги, браслет, колье и «гирлянду гортензий». Она заказывает множество табакерок и часов, которые дождем рассыпает вокруг. Не забывает она, понятно, и свою невестку, которой посылает к Рождеству «постельное покрывало, которое находят очень красивым».

Первая беременность Августы протекает нормально. «Мне не терпится узнать, что моя дорогая дочь разрешилась от бремени, — пишет она Евгению. — Я заждалась этой доброй вести и надеюсь, что ты пришлешь мне ее с курьером. Вели ему не мешкать в дороге. Я знаю, как ты нервничаешь, но сама ничего не опасаюсь и надеюсь, что все пройдет так, как мне хочется».

Тоску Жозефины разгоняет лишь присутствие маленького Наполеона. Сын Гортензии развит не по годам: в прошлый Новый год он уже написал — и его рукой никто не водил — несколько строк, адресованных «бабушке». Его словечки передают из уст в уста. Когда однажды графиня Арбер сказала ему в присутствии дочерей маршальши Лобау [64] Маршальша Лобау — жена генерала Жоржа Мутона, графа Лобау (1770–1838), маршала с 1831. и графини Клер:

— Ваше высочество, прошу вас не обойти их своими милостями, — мальчуган поднял голову и ответил:

— Сударыня, пусть лучше эти дамы не обойдут меня своими.

Всем своим маленьким сердцем он любит императора, которого зовет «дядя Малыш», и плачет, когда при нем расплачиваются пятифранковыми монетами с сапожниками:

— Не хочу, чтобы отдавали портреты дяди Малыша!

Жозефина смеется, но едва ребенок уходит, как ею вновь овладевает тоска. Развеять ее подавленность могло бы лишь одно — отъезд к «дяде Малышу». Тот постоянно поддерживает в ней надежду, что скоро вызовет ее к себе. «Меня огорчает, что ты скучаешь в Майнце, — пишет он ей 16 ноября. — Не будь поездка такой долгой, ты могла бы перебраться ко мне сюда: здесь уже нет неприятеля — он за Вислой, то есть в 120 лье отсюда. Буду ждать, пока ты сообщишь, что об этом думаешь».

Что она об этом думает?

Разумеется, ехать — и как можно скорей! Покинуть Майнц! И г-жа де Ларошфуко, сочувствующая Пруссии в ее унижении, подбивает Жозефину на новые жалобы и просьбы разрешить ей покинуть Мон-Тонер. «Мне очень жаль, что ты печалишься, но у тебя есть все основания быть веселой, — отвечает Наполеон. — Ты не права, проявляя столько доброты к людям, недостойным ее. Г-жа Л. (Ларошфуко) дура, притом настолько большая, что ты должна была бы это заметить и не уделять ей никакого внимания. Удовольствуйся и будь счастлива моей дружбой, теми чувствами, какие ты во мне пробуждаешь. Через несколько дней я, вероятно, решу, вызвать тебя сюда или отослать в Париж. Прощай, друг мой, можешь пока съездить в Дармштадт или Франкфурт — это тебя развеет». Без всякого удовольствия она отправляется во Франкфурт к князю-примасу, который устраивает для императрицы приемы, концерты, балы-маскарады, и еле-еле улыбается, видя, как один из императорских пажей переодевается «под королеву Гортензию», чтобы дать дочери Жозефины без свидетелей прогуливаться с молодыми офицерами, с которыми та отчаянно «флиртует».

А хандра не прекращается.

Однако Жозефина получает от мужа почти нежные письма. «Познань, 2 декабря 1806. Сегодня годовщина Аустерлица. Я был на городском балу. Идет дождь. Я здоров. Люблю и желаю тебя. Мои войска в Варшаве. Холода еще не наступили. Все эти польки — сущие француженки, но для меня существует только одна женщина. Ты, вероятно, с ней знакома? Я велю написать для тебя ее портрет, хотя его потребуется сильно приукрасить, чтобы ты узнала себя; тем не менее признаюсь, что сердце побуждает меня говорить о нем только хорошее. Ночи такие длинные, а я совсем один…»

Жозефине приснилось, что муж встретил другую женщину, которую мог бы полюбить, и она написала ему об этом. «Получил твое письмо от 26 ноября; усмотрел в нем две вещи: прежде всего, ты утверждаешь, что я не читаю твоих писем. Вздорная мысль! Я обижен таким дурным мнением обо мне. Ты говоришь, что все это, возможно, навеяно каким-нибудь сном, и добавляешь, что ты не ревнива, Я уже давно подметил, что гневливые люди всегда уверяют, будто они не гневливы, а те, кто боится, — будто отнюдь не боязливы; выходит, ты убедила себя, будто ты не ревнива, и это приводит меня в восторг. К тому же ты не права: я просто не думаю о таких вещах — в польских пустынях не до мечтаний о красавицах… Вчера я был на балу, устроенном дворянством воеводства: женщины довольно красивы, богаты и плохо одеты, хоть и подражают парижским модам».

Жозефина опять настаивает. Вернуть ей радость жизни способно только одно — встреча с ним, «Я получил твое письмо от 2 7 ноября, из которого заключаю, что головка идет у тебя кругом. Мне вспоминается стих:

Однако тебе следует успокоиться. Я уже писал, что нахожусь в Польше, куда ты сможешь приехать, когда мы устроимся на зимних квартирах; значит, несколько дней придется подождать. Чем больше наша роль, тем менее мы вольны в решениях: нам приходится считаться с событиями и обстоятельствами. Ты можешь съездить во Франкфурт или Дармштадт. Надеюсь вскорости тебя вызвать, но нужно, чтобы это позволил мне ход событий. Пылкость твоего письма доказывает мне, что вы, хорошенькие женщины, не ведаете преград: все должно быть по-вашему; но я-то самый порабощенный из всех людей, у моего хозяина нет сердца, и хозяин этот — сила обстоятельств. Прощай, дружок, будь здорова…»

Затем он целый месяц заставляет ее мучиться ожиданием. 9 декабря он пишет: «С удовольствием узнал, что ты повеселела и что королева Голландская приедет с тобой; мне не терпится отдать соответствующий приказ, но нужно подождать еще несколько дней». 10 декабря: «Люблю и очень желаю тебя, Прощай, дружок; вызову тебя с не меньшим удовольствием, чем ты приедешь». 1 2 декабря: «Не могу дождаться, когда же события позволят мне тебя вызвать». Только 15 декабря он впервые заговаривает о возможном ее возвращении в Париж: «Отправляюсь в Варшаву. Вернусь недели через две, Надеюсь, что тогда смогу тебя вызвать. Но если это слишком долго, буду рад узнать, что ты возвращаешься в Париж, где тебя так ждут».