Андре Кастело - Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня

Второй день: папа обедает с Наполеоном и Жозефиной, но отказывается присутствовать на концерте, данном затем в покоях императрицы, — это слишком мирское удовольствие. На третий день Пий VII сопровождает августейшую чету на полигон, где происходят странные артиллерийские учения — стрельба кожаными ядрами по живым мишеням. Разумеется, несчастных солдат лишь легонько контузит, но Жозефина находит такую пародию отвратительной, Пий VII соглашается с нею, и по их просьбе император останавливает эту игру в людей-кегли.

Вид у Наполеона, однако, весьма озабоченный. Все его семейство по-прежнему пребывает в состоянии помешательства при мысли, что «г-жа де Богарне», как подчеркнуто величает ее г-жа мать, будет помазана на царство папой и коронована своим мужем. Жозеф, которому кланом поручено говорить от имени всех, дает последнее сражение «этой женщине».

— Коронование императрицы противоречит моим интересам; оно даст детям Луи и Гортензии преимущество над моими: первые станут внуками императрицы, вторые — простой гражданки.

Император вспыхивает:

— Тот, кто толкует мне о своих интересах и правах, ранит меня в самое чувствительное место — это все равно что сказать страстно влюбленному: «Я у… твою любовницу». Моя любовница — власть. Жозефина будет коронована. Будет, даже если это обойдется мне в двести тысяч человек!

Договоримся — дабы сделать приятное историкам, защищающим идею о Наполеоне-пацифисте, — что гнев побуждал его говорить то, чего он не думал. Во всяком случае, перед угрозой подобного кровопролития Жозеф отступил и даже явился каяться в Фонтенбло. Наполеон высказал ему свое удовлетворение:

— Я призван изменить облик мира, по крайней мере, я так думаю. Следовательно, держитесь системы наследственной монархии, которая сулит вам столько выгод.

Но чтобы обрести спокойный сон, этого императору мало. Ему нужно — он сам это признает — «дать регулярное сражение» и заставить братцев и сестричек нести шлейф императрицы в соборе Парижской Богоматери, следуя за ней при всех передвижениях во время церемонии. А разве «г-жа Жозеф не заявила, что подобное прислуживание мучительно для добродетельной женщины»? Ишь ты, вон где угнездилась добродетель!

— Всю неделю, что тянется эта склока, у меня не было ни минуты покоя, — признается император брату. — Я потерял из-за нее сон, только вы, мои родственники, имеете надо мной подобную власть.

Дамы учиняют такую сумятицу, — у них ведь тоже бессонница! — что им обещают: они не понесут шлейф, а только будут его поддерживать. Взамен к каждой из них приставят по камергеру, чтобы нести трен их платьев. Это рискованно: за спиной Жозефины может начаться толкотня. К счастью, Жозеф, Луи, Камбасерес и Лебрен, которым поручено нести мантию Наполеона, не предъявляют аналогичных требований.

Помимо традиционного символа державности — тяжелой придворной мантии цвета «тирского пурпура» [15] Тирский пурпур — финикийский город Тир славился в древности своей пурпурной краской. , украшенной золотым шитьем на 16 000 франков, достигающей 22,6 м в длину, подбитой русским горностаем по 10 640 франков и усыпанной золотыми пчелами, Жозефина, как и сам император, имеет право на перстень. Ее перстень украшен рубином, эмблемой радости, в то время как у Наполеона там сверкает изумруд, символизирующий «божественное откровение». Перстни вручил чете папа, сопроводив этот жест ритуальными молитвами. Жозефина надела также корону, с которой будут спускаться восемь гирлянд из лавра и мирта, поддерживающих маленькую, увенчанную крестом державу. Кроме того, на ней будет высокая диадема из золота, бриллиантов и аметистов, символов любви и мудрости, которая на вид составляет одно целое с короной. Наконец, она, как и ее супруг, получит тройное елеопомазание.

Коль скоро Жозефину ждет коронация, она считает себя спасенной от развода. Развестись с женщиной, коронованной рядом с тобой, да еще коронованной самим папой, — несбыточная затея. Ее супружеское счастье кажется ей обеспеченным навеки. Лишь одна мысль — и немаловажная! — обуревает ее: они с императором связаны только гражданским браком. Если для Наполеона помазание на царство всего-навсего церемония вроде коронования или конституционной присяги, то Жозефина полагает, что станет участницей таинства, которое требует, вероятно, предварительной исповеди и причастия.

Однако открыть истину папе толкают Жозефину не христианские чувства, а убеждение, что, сочетавшись с «Бонапартом» церковным браком, она отведет от себя всякую опасность. Она ловко выжидает до субботы, 1 декабря, кануна коронации, и лишь тогда просит аудиенции у святого отца, расположившегося теперь в тюильрийском павильоне Флоры. Пий VII едва не лишается чувств: выходит, его осмелились заставить приехать из Рима, чтобы благословить наложницу елеем, который расходуют только на епископов, совершить тройное помазание четы, живущей в смертном грехе! [16] По христианскому учению любовная связь, не освященная церковным браком, — смертный грех. На этот раз он отказывается уступить, он предпочитает немедленно уехать, если до завтрашнего утра святотатство не будет искуплено. Он готов короновать одного императора, но не потерпит даже присутствия Жозефины в соборе Парижской Богоматери.

Все повернуть назад? Изменить в последнюю минуту порядок церемонии? Об этом и думать нечего. Решение одно: Подчиниться и капитулировать перед удачным маневром Жозефины. В середине дня Наполеон зовет своего дядю кардинала Феша и вводит его в курс драматического события:

— Вы сами обвенчаете нас, но я требую полной секретности дела, такой же строгой, как тайна исповеди. Мне не нужно свидетелей.

— Без свидетелей нет брака, — ужасается Феш.

Император, предвидя будущее и стремясь, разумеется, создать кассационный прецедент, стоит на своем: он никого не пустит на брачную церемонию.

— В таком случае у меня остается одно средство: разрешение на льготу, — вздыхает кардинал.

«Немедленно проследовав к папе, — рассказывает брат Г-жи Матери, — я доложил ему, что мне придется часто обращаться к нему за разрешением на льготу и что я прошу заранее даровать мне такое разрешение на все случаи, когда оно понадобится мне для исполнения духовных обязанностей».

Судя по документу, который и ныне можно видеть в Национальном архиве, записка первоначально включала слово «вероятно» — «мне, вероятно, придется», придававшее фразе оттенок сослагательности. Вымарал это слово сам Феш собственноручно. Судя по всему, дядя императора поостерегся объяснять папе, что он просит главу церкви о немедленном разрешении незаконно — и на более низком уровне — совершить бракосочетание Наполеона. Однако есть все основания предполагать, что его святейшество разгадал причины, толкнувшие примаса Галлии на подобный шаг. Как бы там ни было, Пий VII дал согласие — не на отсутствие свидетелей, разумеется, а на просьбу Феша, кардинал спустился к императору и в четыре часа приступил к бракосочетанию.