Владимир Дегтярев - Золото Югры

И через короткое время снова стоял у борта, согнутый через перила. И отдавал морю съеденное и выпитое.

Снова падре останавливал шхуны, ибо теперь точно видел, что первую, капитана Ричардсона, все же качает меньше. И снова матросы спускали шлюпку и возвращали Винченто назад.

Матросское богохульство глубоко пропитало пролив Ла-Манш и шведское Северное море.

Капитан Ричарсон терпел вояжи Винченто с корабля на корабль только до берегов Норвегии. Когда прибыли в Тронхейм и шхуны встали на кренгование для отпила килей и рулей, капитан послал падре послужить в местном храме, пока идут работы.

Винченто настолько истово и убедительно говорил проповеди, сравнивая грех с той пищей, которую сначала в удовольствие потребляют моряки, а потом отдают морю, что припортовый люд Тронхейма стал ходить к нему на исповедь. Чего не случалось уже года два.

А где люди, там и храмовый доход. Обедневший было за эти годы местный капеллан пригрозил Винченто лживым и подлым доносом, если падре не уберется из главного храма города Тронхейма.

Падре про силу лживых доносов знал, ибо сам писал их в немалом количестве на своих же братьев по вере. Потому он перебрался в старый, деревянный костел, запустело стоявший у берега моря. Доходы Винченто упали вдвое, но он все равно был доволен. Да и Бога за финансовую убогость гневить нельзя.

Однажды на исповедь к падре Винченто пришел старый, совершенно беззубый морской волк. В свои молодые годы он, моряк с варяжским именем Свенсон, рыбачил треску, но не брезговал и морским разбоем. Последнее случалось много чаще, чем лов трески и сельди. И теперь, когда ночами стал чуять носом запах свежей, сырой земли, решился на исповедь.

Но Винченто вдруг опередил старика. В пустом и продуваемом деревянном костеле он вдруг опустился перед старым моряком на колени и попросил исповедовать его, служителя Матери-Церкви и девы Марии.

Старый разбойник Свенсон почуял поживу, и это чувство отринуло все другие чувства, даже запах сырой, могильной земли.

– Грешен? – весело прошамкал беззубой пастью огромный моряк. – Говори, в чем согрешил.

– Сын мой, я согрешил тем, что каждодневно оскорблял глади морские, сблевывая в них пищу.

– Это – великий грех, ибо сказано в Библии: «Божий дух витал над бездною вод»! А ты испоганил водную бездну!

– Я каюсь.

– Так не пойдет, – убежденно сказал Свенсон, – все мы каемся, когда уже изблюем и земли, и воды!

– Что же делать, сын мой?

– Надо изгнать из тебя того беса, который пользуется твоим желудком и твоей глоткой, чтобы испохабить Божье творение – воды морские.

– Согласен… – прошептал худой и бледный падре.

– Жди меня здесь и пока молись. Я скоро вернусь с особой водой, и мы продолжим…

Винченто в голос забормотал благодарственную молитву. А когда старый моряк вышел из церкви, то падре вдруг упал на холодный каменный пол и крепко уснул.

Свенсон вернулся, как и обещал. Растолкав спящего, моряк вынул из кармана дряхлого матросского кителя стеклянную бутылочку объемом с пинту. В бутылочке до половины объема была налита прозрачная жидкость, плескавшаяся под добротно притертой стеклянной пробкой.

– Это – слезы древних мореходов, грешивших, как и ты, падре, но покаявшихся, – сообщил Свенсон. – Они изгоняют беса, оскверняющего из желудка морские воды. В общем – это средство от блевотины.

Он поставил бутылочку на алтарь, достал из кармана огарок свечи и кресало. Высек огонь и зажег свечу.

– Помолимся теперь как следует, падре.

Оба встали на колени и вознесли к дырявому куполу церкви молитвы. Винченто громко начал читать «Пресвятая Дева Мария, спаси мя …», а Свенсон на плохом датском языке, чтобы падре не понял его молитвы, стал речитативом говорить старую разбойную варяжскую песню «Доставай крюки, эй, веселей! Доставай ножи, эй, веселей!»

Помолились, встали с колен.

– Тридцать талеров, – сказал Свенсон.

– Сын мой, это грабеж.

В привычных условиях храма Винченто начал быстро обретать прежнюю уверенность.

– Тридцать талеров серебром надо нашему приходу, чтобы заново покрыть крышу храма, закупить у новгородцев воск для свечей и возродить к жизни статую Пресвятой Девы.

Свенсон показал в темный угол храма. Падре Винченто присмотрелся и вскрикнул от ужаса. Статуя Пресвятой Девы стояла в пыльном и темном углу без головы!

– Храм осквернен навечно и подлежит сносу! – быстро сказал падре.

– Голова хранится в надежном месте и ждет, когда найдется благочестивый и почти святой служитель Церкви, чтобы вернуть ее на плечи Святой Девы!

Свенсон не стал рассказывать заезжему издалека священнику, скоро покидающему Тронхейм, что голову статуи случайно отрубили топором в бешеной драке между двумя рыбачьими кланами, заспорившими в церкви о местах рыбной ловли.

– Всегда найдется благочестивый служитель Церкви, – стал убеждать Свенсона падре Винченто, – но никогда у него не будет таких больших денег. Мы есть Церковь всех рабов, всех неправедно гонимых и всех нищих. Наши закрома пусты даже в пору сбора урожая. Иначе – мы будем не Церковью, а торговой лавкой.

Свенсон заплакал и стал креститься. Затем взял с алтаря стеклянный штоф и вскинул руку с лекарством вверх:

– Ты убедил меня, святой отче! Я понял, что нельзя ничего трогать и менять в этом мире! Если голова Пресвятой Девы покинула плечи в этом храме, значит, сие определено Богом. Если человек, даже наделенный саном священнослужителя, травит море, то, значит, ему нельзя ездить по морю!

Винченто перекрестился. Это была его мечта – не ехать далее морем, но для исполнения сего желания ему надобно всего ничего – умереть. Иначе Святой престол живого и внезапно вернувшегося в Англию Винченто лишит сана. То есть – умертвит.

– Жди меня здесь, – сказал теперь Винченто моряку. – Я скоро вернусь.

По дороге в порт, в таверну, где жили оба английских капитана, сам падре и два корабельных офицера, Винченто переводил в голове шиллинги на талеры. По весу серебра выходило, что моряк за лекарство требовал один фунт стерлингов и пять шиллингов. На церковные дела сибирской экспедиции господин Эйнан выделил падре Винченто десять фунтов серебра. За десять фунтов серебра следовало: вернуться из Сибири живым и написать сто страниц отчета о каждом дне плаванья.

Но чтобы вернуться живым, прежде всего надобно помириться с морем и качкой! Любой ценой!

Когда на кораблях, стоящих в гавани Тронхейма, затренькали колокола, объявляя матросам и всем слышащим, что уже пять часов вечера и пора идти домой ужинать, падре Винченто отсчитывал на алтаре, под свечами старому разбойнику Свенсону новенькие серебряные шиллинги, полученные папским легатом из рук самого господина Эйнана.