Эптон Синклер - Зубы Дракона

Галерея была на Фридрихштрассе всего в нескольких минутах пути от Адлона. Ланни медленно проехал мимо и увидел высокого, темноволосого молодого еврея. Мерседес притормозил, и ожидавший вскочил в него. Они проехали по улице, заворачивая за углы, пока не убедились, что за ними не была хвоста.

«О, я так рад вас видеть!» — Голос Фредди дрогнул, и он уткнулся лицом в руки и начал плакать. — «О, благодарю вас, Ланни! Спасибо, Ирма!» Он понимал, что так вести себя нельзя, но, очевидно, он был под стрессом.

«Не стоит и говорить об этом, малыш», — сказал «ариец». Он должен был вести машину и следить за обстановкой в зеркале автомобиля. — «Что слышно от папы?»

— Ни слова.

— Что-нибудь публиковалось?

— Ничего.

— Вы знаете, куда его взяли?

— Не знаю. Мы не можем обращаться к властям, вы знаете.

— А мама, Рахель и ребенок в порядке?

— Были в порядке, когда я их оставил.

— Вы не вместе?

— Мы боимся привлечь внимание. Мама находится с одним из наших старых слуг. Рахель и ребенок у семьи её отца.

— А ты?

— Я спал в последнюю ночь в Тиргартене.

— О, Фредди! Это был крик отчаяния Ирмы.

— Все было в порядке, не холодно.

— И ты никого не знаешь, кто мог бы приютить вас?

— Я знаю много людей, но не хочу, чтобы они попали в такую же беду, как я. Если еврей появляется на новом месте, то можно предположить, что за ним охотятся. А вы не можете себе представить, что повсюду есть шпионы: слуги, привратники, все, кто хочет выслужиться перед нацистами. Я не мог позволить, чтобы меня поймали прежде, чем я увидел вас.

«И не позже», — заявил Ланни. — «Мы собираемся вывезти всех вас из страны. Тебе и остальным это лучше сделать немедленно, потому что это очевидно, что вы ничего не можете сделать, чтобы помочь папе».

«Мы не можем выехать, даже если бы хотели», — ответил несчастный молодой человек. «У папы были наши разрешения на выезд, а теперь они у нацистов».

Он вкратце рассказал, что произошло. Семья с несколькими слугами отправилась в Бремерхафен ночным поездом и на такси к яхте. Как только они добрались до причала, группа коричневорубашечников остановила их, сказали папе, что он арестован. Папа очень вежливо спросил, не мог ли он узнать по какой причине, но командир отряда плюнул ему прямо в лицо и назвал его еврейской свиньёй. Они затолкали его в машину и увезли, оставив других стоять в ужасе. Они не смели взойти на борт яхты и бродили по причалам с чемоданами. Они обсудили всё и решили, что не смогут сделать ничего хорошего для папы, если позволят себя арестовать. Фредди и Рахель подлежали отправке в концентрационные лагеря за свою социалистическую деятельность. Так они решили пробираться отдельно в Берлин, прячась, пока они не свяжутся со своими друзьями.

Фредди сказал: «У меня с собой было мало денег, когда я собирался на яхту, и я должен был оплатить свой проезд сюда».

Ланни достал бумажник и хотел дать ему большую сумму, но тот отказался, говоря, что деньги могут украсть, или, если его арестуют, они достанутся нацистам. Лучше немного. Он начал говорить, что папа всё вернёт, но Ланни сказал ему, чтобы тот не глупил. Он получит всё, что ему понадобится.

«Где ты собираешься остановиться?» — спросила Ирма, и он ответил, что хочет затеряться в толпе в die Palme, в убежище для бездомных. Там было довольно плохо, но это не будет его травмировать, т. к. там никто не будет обращать на него внимания, никто не назовет его еврейской свиньёй. Он выразил надежду, что ждать ему придётся не слишком долго.

Ланни должен был ему сказать, что это может продлиться длительное время. Он будет действовать в высших кругах, а там всё происходит не так быстро. Там нужно применять искусство социального общения. Фредди промолвил: «Я надеюсь, что бедный папа сможет выдержать это время».

«Он будет уверен, что мы делаем все возможное», — ответил Ланни. — «Так, по крайней мере, он будет иметь надежду».

Американец не стал вдаваться в подробности, касающиеся своих планов, потому что боялся, что у Фредди может возникнуть соблазн рассказать о них своей жене или матери. Существовала также возможность, что нацисты могут их выбить из него с помощью пыток, а он, конечно, не сможет сказать то, что не знает. Ланни предложил: «Ты всегда можешь написать или позвонить мне в отель и назначить встречу, чтобы показать мне картины».

Они придумали личный код. Картины Бугро будут означать, что все было в порядке, а Гойя будет означать опасность. Ланни сказал: «Подумай, как передать, что ты хочешь сказать, в разговоре о живописи». Он не спросил адреса других членов семьи, зная, что в случае необходимости они тоже могут ему написать или позвонить под предлогом информации о картинах. Фредди сообщил, что они должны встречаться как можно реже, потому что дорогой автомобиль, управляемый иностранцами, является подозрительным объектом, а за лицами, входящими в него или выходящими из него, может быть установлена слежка.

Они остановились ненадолго в тихом жилом квартале и поговорили. Ум Фредди был поглощен темой концентрационных лагерей. Он слышал так много страшных историй, которые не мог повторить их в присутствии Ирмы. Он сказал: «О, если представить, что они делают такие вещи с папой!» Позже он спросил: «Вы думали, что вы будете делать, если столкнётесь с такими вещами?»

Ланни должен был ответить, что нет, он почти не думал об этом. «Я полагаю, что можно выдержать столько, сколько сможешь».

Фредди упорствовал: «Я не могу не думать об этом все время. Ни один еврей не сможет выдержать это. Сейчас они это знают, и стараются сломить наш дух и разрушить всю остальную часть нашей жизни, и мы должны укрепить наш дух против них. Нельзя оказаться сломленным».

«Наверно, это так», — согласился Ланни, но довольно слабо. Он не хотел думать об этом, по крайней мере, в присутствии Ирмы. Ирма уже и так была достаточно испугана. Но у еврейского парня был двухтысячелетний опыт в крови.

— Верите ли вы в душу, Ланни? Я имею в виду, что-то в нас, что больше, чем мы сами? Я много думал об этом. Когда они бросают вас в подвал в полное одиночество, и никого нет, кто мог бы помочь вам. Нет ни партии, ни товарищей, есть только то, что вы имеете в себе. Я решил, что должен научиться молиться.

— Это то, что Парсифаль пытался сказать нам.

— Да, и я думаю, что он прав. Он из тех, кого они не смогут победить. Жаль, что я не говорил об этом с ним, когда у меня был шанс.

«У тебя будет много шансов», — решительно заявил Ланни.

Расставание серьезное дело с мыслями, как эти. Фредди сказал: «Я не хочу вас задерживать. Высадите меня возле входа метро, и я поеду в die Palme».

Они проехали дальше. Ланни попрощался на английский манер, сказав: «Cheerio — всего хорошего!», и молодой еврей ответил: «Миллион благодарностей», — выражением, которое он считал американским. Машина замедлила ход, он выскочил, и большая дыра в берлинском тротуаре поглотила его. У Ирмы стоял в глазах туман, но она, смахнув его, сказала: «Я бы немного поспала». Она тоже научилась восхищаться на английский манер.