Эптон Синклер - Зубы Дракона

— Я не сомневаюсь, что ты во многом права.

— Всё будет верно до последнего слова, когда дойдёт до дела. Ты их ширма, их заслонная лошадь [157] под прикрытием такой лошади охотник подкрадывается к дичи . Ты рассказывал мне, что ты слышал лично от Геринга, а я расскажу тебе, что я слышала лично от дяди Джесса. И не один, а сто раз! Он говорил это вроде бы в шутку, но он принимает это всерьез, это его программа. Социалисты совершат переворот мирным путём, а затем коммунисты восстанут и отберут у них власть. Это сделать будет легко, потому что социалисты так мягки и так добры, они идеалисты! Ты видел, что произошло в России, а затем в Венгрии. Ведь я слышала, как Ка-ройи рассказывал тебе об этом?

— Да, милая.

— Он сам рассказал тебе! Но для тебя это ничего не значило, потому что ты не хотел верить в это. Каройи джентльмен, благородная душа. Я не шучу. Я долго разговаривала с ним, и я уверена, что он один из самых благородных людей, которые когда-либо жили на земле. Он аристократ и ему принадлежали поместья. Но когда он увидел разорение и страдания после войны, он отдал их правительству. Никто не смог бы сделать больше. Он стал социалистическим премьером Венгрии и пытался внести изменения мирным путём, но коммунисты восстали против своего правительства. И что он сделал? Он мне сказал вот эти самые слова: «Я не мог стрелять в рабочих». Таким образом, он позволил толпе, руководимой коммунистами, захватить власть, и наступил ужасный кровавый режим этого еврея-то, как его имя?

— Бела Кун. Жаль, что он был евреем!

— Да, я признаю, что это очень плохо. Ты только что сказал мне, что не ты выдумал Mein Kampf, и не ты выдумал коричневорубашечников. Ну, и не я не выдумала Бела Куна, и не я изобрела Либкнехта и Красную еврейскую Розу, которые пытались сделать то же самое в Германии. Ни Эйснера, кто сделал это в Баварии, ни Троцкого, который помог сделать это в России. Я полагаю, что евреи пережили очень жестокое времена, и это делает их революционными. Но у них нет своей страны, и они не могут быть патриотами. Я не виню их, я просто привожу факты, как ты все время призываешь меня делать это.

— Я давно заметил, что тебе не нравятся евреи, Ирма.

— Мне сильно не нравятся некоторые из них, и мне не нравится кое-что в них всех. Но я люблю Фредди, и я люблю всех Робинов, хотя я отвергаю идеи Ганси. Я встречалась с другими евреями, которые мне нравятся…

«Короче говоря», — прервал разговор Ланни, — «ты принимаешь тех, кого Гитлер называет «почетными арийцами». Он был удивлен своей собственной раздражительностью.

— Это начинает походить на словесную перепалку, Ланни, и я думаю, что мы должны говорить доброжелательно об этой проблеме. Это не простая проблема.

«Я очень хочу этого», — ответил он. — «Но есть факт, который мы должны принять во внимание. То, что ты только что мне говорила, все есть в Mein Kampf, а аргументы, которые ты использовала, являются краеугольными камнями, на которых строится нацистское движение. Гитлер также любит некоторых евреев, но он не любит большинство из них, потому что, как он говорит, они являются революционерами и не патриотами. Гитлер также вынужден убирать идеалистов и либералов, потому что они служат «ширмой» для красных. Но ты видишь, дорогая, капиталистическая система разваливается, она больше не в состоянии производить товары или кормить людей. И нужно найти другие способы, как всё это сделать. Мы хотим сделать это мирно, если это возможно. Но, безусловно, не все, кто хочет сделать это мирно, согласятся заткнуться и молчать, из-за страха дать преимущество людям насилия!»

Они спорили ещё какое-то время, но из этого не вышло ничего хорошего. Они говорили об этом раньше много раз, но ничего не менялось. В течение четырех лет Ирма слушала внимательно, пока ее муж спорил со многими людьми, и если те не были коммунистами, то она почти всегда была на стороне этих людей. Это было, как будто призрак Дж. Парамоунта Барнса стоял рядом с ней и говорил ей, что думать. Его слова были: «Я тяжело трудился, и не зря. Я оставил тебе хорошее положение, и, конечно, его нельзя бросить!» В словах призрака никогда не было таких слов: «Кем бы ты была без твоих денег?» Вместо них были: «Дела не так уж и плохи, как утверждают паникёры, так или иначе, есть лучшие средства». Когда Ланни это раздражало, он спрашивал: «Какие средства?» Призрак короля коммунальных предприятий умолкал, а Ирма отвечала расплывчато, говоря о таких вещах, как время, образование и духовное просвещение.

«Не всё так просто с этим, дорогая», — сказал муж. — «Вопрос в том, что мы собираемся делать с Фредди?»

— Только ты можешь сказать мне, что определенного мы можем сделать!

— Но это не возможно, дорогая. Я должен поехать туда и попробовать всё, поискать новые факты и сделать новые выводы. Единственное, что я не могу сделать, это предоставить Фредди его судьбе. Ведь он не только мой друг, но и ученик, я учил его тому, во что он верит. Я посылал ему литературу, я показал ему, что делать, и он делал это, Так что у меня двойное обязательство.

— У тебя есть также обязательства перед своей женой и дочерью.

— Конечно, и когда они окажутся в беде, то эти обязательства станут первоочередными. Но с моей дочерью все в порядке, и, как и с моей женой. Я надеюсь, что она оценивает ситуацию так же, как и я.

— Ты хочешь, чтобы я снова поехала с тобой?

— Конечно, я хочу, но я пытаюсь быть честным, а не давить на тебя, я хочу, чтобы ты делала то, что считаешь правильным.

Ирма и так делала, что считала нужным, но не могла полностью примириться с готовностью Ланни предоставить ей это право. Каким-то образом эта готовность граничила с безразличием. «Женщина хочет быть желанной», — подумала она.

«Не глупи, дорогая», — попросил он. — «Конечно, я хочу твоей помощи. И, возможно, она сильно потребуется в некоторых случаях. Но я не могу тащить тебя против твоей воли, и с ощущением, что тебя заставляют?»

— Но меня ужасно донимает, быть в стране, где я не понимаю языка.

— Ну, почему бы тебе его не выучить? Если мы будем говорить друг с другом только на немецком, то ты будешь болтать на нем через неделю или две.

— Это то, что я делаю на английском языке, Ланни? Он поспешил обнять ее и сгладить ее взъерошенные чувства. Это был способ, каким они всегда урегулировали свои разногласия. Они по-прежнему горячо любили друг друга, и когда он не мог заставить себя думать так же, как она, то мог покрыть ее поцелуями и сказать ей, что она была для него самой дорогой в мире женщиной.

Результатом обсуждения было то, что она снова поедет с ним, но она имела право знать, что он собирается делать, прежде чем начнет это делать. «Конечно, дорогая», — ответил он. — «А как же еще я могу получить от тебя помощь?»