Эптон Синклер - Зубы Дракона

Осенью на Северном море шторма начинаются рано, и, судя по его стихам, поэт Гейне был их свидетелем. Ярится буря И хлещут волны, И волны, в пене и гневной тревоге, Громоздятся высоко, Словно зыбкие белые горы, И кораблик на них Взбирается с тяжким трудом — И вдруг свергается В чёрный, широко разинутый зев Водной пучины.

Но при управлении плавающей молочной фермой, нельзя допустить у её обитателей морской болезни. До начала сезона штормов их нужно высадить на сушу, узнав о штормах из всех доступных источников. У Ганси и Бесс был концертный тур, Фредди собирался применить свои экономические знания, которые он приобрел, а Ланни хотел изучить некоторые картины, прежде чем они попадут на рынок. Ланни, его жена, его мать и ее муж были призваны придать исключительность и очарование слишком большому по размеру берлинскому дворцу. «А что еще я мог купить?» — аргументировал владелец.

Молодая жена, когда они остались одни, спросила Ланни: «Как ты думаешь, хорошо ли все время общаться с евреями?»

Муж улыбнулся: «Ты можешь встретить кого угодно в этом доме. Уверяю тебя, тут будет нашествие».

— Может быть и так, но не подумают ли они, что с нами что-то неладно?

— Уверяю тебя, моя дорогая, все они точно знают, сколько ты стоишь.

— Ланни, у тебя ужасный взгляд на людей!

— Ты можешь избежать многих неприятностей, если примешь мои взгляды о Европе. Я жил здесь большую часть своей жизни. Ланни мог бы добавить: «Помни об Этторе!» Но он редко позволял себе упоминать о лихом итальянском аристократе, в которого она когда-то воображала, что была влюблена.

— Но, Ланни, мы живём за счет Робинов в течение почти пяти месяцев! Я не истратила ни цента из моих собственных денег?

— Если тебя беспокоит совесть, дай Фредди чек на круглую сумму для его новой школы. Это здорово порадует Йоханнеса.

— Но если ему это нравится, то почему он не сделает это сам?

— Я думаю, что он боится наделать себе слишком много врагов, но если это сделаешь ты, то у него будет алиби.

— Неужели он такой трус, Ланни?

Молодой муж усмехнулся: «Я снова говорю тебе, поверь мне на слово о Европе!»

Немецко-еврейский финансовый воротила поручил открыть, вычистить, проветрить и украсить живыми цветами несколько из своих гостевых апартаментов. Если бы у него было время, он организовал бы их косметический ремонт. В апартаменты, предназначенные для Ирмы и Ланни, входили гостиная с роялем, спальня, гардеробная комната и ванна для каждого. В каждой гардеробной комнате было отдельное помещение, где были представлены все образцы парижского платья, которые кутюрье Берлина попробуют убедить Ирму приобрести. Но там не было золотой сантехники для Ирмы и серебряной — для Ланни, за таким стилем обстановки надо было ехать в Америку. Но на их стенах были произведения Буше и Фрагонара, Ватто и Ланкре. Ланни знал, что они были подлинными, потому что он и Золтан купили их и разделили десять процентов комиссионных. Ирма нашла это вызывающей неловкостью, но Ланни ответил: «Это позволило мне одеваться подобающим образом, пока я ухаживал за тобой».

Рядом с их апартаментами были помещения для ребенка и надежной мисс Севэрн. Физерс была вызвана телеграфом и была под рукой, чтобы взять ответственность за дела Ирмы: писать ее письма, оплачивать ее счета и следить за её условленными встречами. Йоханнес нанял англоговорящую горничную, которая была предоставлена в распоряжение Ирмы с момента ее прибытия. В самом деле, он приказал бы купить жирафа из зоопарка Хагенбека, если бы это доставило удовольствие Ирме.

Физерс было достаточно только позвонить по телефону в офис дворецкого, и через минуту или две у двери стоял автомобиль. На всякий вкус, хороший или плохой, вокруг были театры, оперы, концерты и кабаре. Дворец находился в модном районе, удобном для всех видов деятельности, так что у двух молодых матерей не было никаких проблем в соблюдении их графика. Откинувшись на подушках лимузина, они успевали оправиться от любого волнения и, таким образом, избежать недовольства старшей медсестры. Их дети, находясь под неусыпной заботой, редко плакали по ночам, и, так или иначе, это было делом ночной медсестры. В ранние утренние часы эта медсестра воровато прокрадывалась в спальню Ирмы, принося маленькую Фрэнсис для первого приема пищи, и Ирма в полусне покормит её. Ах, да, современная наука может сделать жизнь приятной для тех счастливчиков, у которых есть деньги! Излишне оптимистичные мечтатели говорят, что сделают это доступным для всех, но дочь коммунального магната могла бы повторить древний вопрос: «Кто будет делать грязную работу?» Кто будет, она так и не узнала, но она знала точно, кто не будет.

У каждого гостя этого дворца была его или ее собственные идеи счастья. Мисс Севэрн нашла англиканскую церковь в Берлине, и там встретила лиц, достаточно близких ее социальному статусу, и была счастлива в своей компании. Мистер Дингл обнаружил группу «Новая мысль» с проповедником из Америки, и, таким образом, он решил проблему с журналами, которых ему недоставало. Очень удачно дело обстояло с публикациями «Христианской науки» и «Новой мысли», о вечных истинах, которые никогда не устаревают. Беда только в том, что, публикуя то же самое, они склонны стать однообразными. Невзирая на это, мистер Дингл начал сопровождать мадам в спиритическую церковь. Они знали только несколько слов по-немецки, но духи были интернациональны, а среди живых людей всегда находились готовые помочь двум иностранцам.

Величественный город Берлин, столица разрушенной прусской мечты. С одной стороны, триумфальные арки, огромные мраморные статуи Гогенцоллернов, дворцы старого времени князей и — нового времени денежных воротил, роскошные отели, банки, храмы поклонения Мамоне, универмаги, заполненные предметами роскоши. С другой — бродяги на улицах, прячущиеся в каменных пещерах и подвалах, или кемпингующие в палатках на пустырях, бесчисленные орды голодных, плохо одетых, обуянных страхом и ненавистью человеческих существ. Из населения в четыре миллиона вряд ли набралось бы полмиллиона, которых можно было считать довольными жизнью. Не было ни одной улицы, где можно было избежать вида измученных и измождённых лиц. Несмотря на закон, было полно нищих. Ни один хорошо одетый мужчина не мог избежать домогательства женщин и подростков, мужского или женского пола, стремящихся продать своё тело за еду.

Закрыть глаза и не обращать внимания на эти ужасы. Город был самодоволен и величав, освещен в ночное время, как Великий Белый Путь [18] прозвище Бродвея в Нью-Йорке. Витрины магазинов были демонстрацией элегантности, и там были толпы зевак и несколько покупателей. Можно сказать, что рассказы о бедственном положении были преувеличены, что плоть мальчиков и девочек покупали ещё в Ниневии и Багдаде, а в настоящее время покупают в Лондоне и Нью-Йорке, хотя, возможно, с англо-саксонским лицемерием. Проституция была проклятием больших городов с момента их возникновения. Толпы людей селятся там, в надежде наживы. Или изгнанные с возделываемой земли экономическими силами, которыми люди так и не научились управлять.