Борис Тумасов - Гурко. Под стягом Российской империи

Еще раз окинув взглядом местность, Гурко уселся в седло… И снова мысль о сражении за Горный Дубняк… Турки будут биться за него. Они понимают: падет Горный Дубняк, не устоит и Плевна. Осажденные лишатся продовольствия, боеприпасов. Но как овладеть этим укрепленным районом?

Вчера вечером обсуждали это с Нагловским, Раухом, Шуваловым и согласились с мнением генерала Гурко, перед наступлением выдвинуть на огневую позицию полковника Сиверса с его артиллерийской бригадой. Это должно помочь подавить турецкие укрепления, батареи и гвардия сумеет избежать многочисленных потерь.

На вчерашнем совещании Гурко говорил:

— На мою долю, господа, выпала большая честь командовать гвардейским корпусом, и мы с вами в ответе за каждого солдата.

— Сокрушать такие укрепления — без больших потерь не обойтись, — вздохнул командир 1-й Гвардейской дивизии генерал Раух.

— Не следует настраиваться на это, господа.

Нагловский принялся на карте показывать возможную дислокацию частей.

А Гурко сказал:

— По моим предположениям наступление может начаться числа 11–12 октября… Накануне мы уточним и ознакомим вас с дислокацией.

Возвратившись из штаба, Иосиф Владимирович уселся в плетеное кресло. Денщик Василий принес горячие щи, кашу. Продолжая думать о предстоящей операции, Гурко ел, и когда отставил котелок, Василий подал конверт.

— Не стал отвлекать вас от обеда, ваш благородь.

— По этому поводу можно было с обедом и повременить, — заметил Иосиф Владимирович. — Разве не видишь, письмо от сына. — Прочитал, отложил в сторону.

Домой Гурко писал редко. Да и знал, там его писем не весьма и ждут. Разве что сын Василий уважал и любил отца.

Находясь в казармах, среди солдат, Иосиф Владимирович чувствовал удовлетворение, поэтому дома бывал наездами.

Денщик спросил:

— О чем сын пишет, ваш благородь?

— Как обычно, об учебе…

Как-то, возвратившись из штаба, Гурко заметил, что денщик чем-то недоволен. На приход генерала даже внимания не обратил, усердно выбивал пыль из генеральского мундира.

Войдя в комнату, Иосиф Владимирович сразу же понял причину недовольства. Василий обнаружил отсутствие второй пары генеральских сапог. А сегодня увидел их на ногах хозяина квартиры.

Гурко усмехнулся, кликнул денщика:

— Разве ты, Василий, не замечал, что хозяин дома ходит даже в непогоду босой?

— Ваш благородь, коли б отдали нашему болгарину, христианину, а то ведь мусульманину.

В тот час Иосиф Владимирович ничего не ответил Василию и только вечером сам завел с денщиком разговор:

— Видишь, Василий, хозяина этого не осуждай. Не одно столетие турки угнетали болгар, веру их притесняли, храмы оскверняли. Не все болгары оказались стойкими, некоторые переметнулись к исламу. Вот освободим болгар от турецкого гнета и те болгары-отступники вернутся к вере предков своих.

— Ваш благородь, аль вера, что портки, снял и выбросил? Вера, она в душе человека.

Ушел денщик, и Гурко понял, не убедил он Василия. Гурко ловит себя на мысли, что в последний год он часто стал вспоминать сына. Пожалуй, с того памятного дня, когда встречался с ним в Пажеском корпусе… А денщику сказал:

— По моей стезе пойдет Василий… Об одном сожалею, редко мы с ним виделись и слова отцовского ему редко доводилось слышать… Ну ладно, что-то я маленько расслабился. А негоже.

Генерал Гурко уважал денщика и понимал, ценил его бережливость и рассудительность.

Дождливый, с холодными, пронизывающими ветрами сентябрь сменился первыми октябрьскими морозами. В горах уже порошил снег и даже днем не наступала оттепель.

До штурма Горного Дубняка оставалось двое суток. Шли последние приготовления. А накануне Иосиф Владимирович созвал генералов и старших офицеров, чтоб изложить им диспозицию наступления частей. По лицам присутствующих Гурко понял: каждый знал, предстоит не обычная операция, а сражение, за которым должна последовать Плевна. И потому, стараясь придать голосу ровный и обыденный характер, сказал:

— Господа, нам доверена честь возвратить высокое имя российской армии. Прошедшие три сражения послужили поводом европейским политикам для скептических суждений. Докажем, на что способна русская армия. А мне же, господа, доверена такая честь, о которой я только мог мечтать, вести вас, гвардию, в бой. Гвардия — это победа… Сейчас же, господа, начальник штаба ознакомит вас с диспозицией предстоящего сражения.

Генерал Нагловский подошел к карте, заговорил:

— Согласно диспозиций штаба наступление должно осуществляться у Горного Дубняка силами 8-й Гвардейской пехотной дивизии, Гвардейской стрелковой бригады и саперным батальоном.

Отвлекающий маневр должны провести, атакуя Телиш, лейб-гвардии егеря. Остальные полки 1-й пехотной Гвардейской дивизии, маневрируя между Горным и Дольним Дубняками, послужат заслоном со стороны Плевны.

Тут снова поднялся Гурко:

— Господа, это общая диспозиция. Но мы конкретизировали ее. Согласно нашим разработкам, мы выступим в ночь с 11-го на 12-е октября и от Эски-Баркач двинемся тремя колоннами по различным дорогам и, перейдя реку Вид, с трех сторон атакуем Горный Дубняк. Левая колонна генерала-майора Розенбаха атакует Горный Дубняк со стороны Телиша; правая — под командованием генерал-майора Эллиса наступает вдоль шоссе со стороны Плевны; средняя колонна, руководимая генерал-майором Зеделером, штурмует Горный Дубняк в направлении, перпендикулярном Софийскому шоссе. Общей атаке должен предшествовать артиллерийский обстрел турецких укреплений. Об этом полковник Сивере уже упрежден…

Для ознакомления с планами штурма Горного Дубняка и диспозицией Гурко был вызван в штаб Тотлебена, в Порадим. Но ночью Иосиф Владимирович пробудился от усиленной пальбы. Стрельба велась с турецких редутов — орудийная и ружейная. Первой мыслью генерала было: Осман-паша прорывается на Софийском шоссе.

Подняли по тревоге 8-ю Гвардейскую дивизию. Но вскоре стрельба улеглась, и Гурко дал отбой.

А утром Иосиф Владимирович отбыл в Порадим.

В штабе Тотлебена собрались почти все, кто непосредственно отвечал за операцию: Ганецкий, Гурко, Каталей, Нагловский, Маныкин-Невструев, Зотов, Имеретинский, начальник артиллерии генерал Мюллер, начальник инженерных войск генерал Рейтлингер, румынский князь Карл и его генерал Неркат, чьи дивизии занимали позиции против северного и восточного фасов плевненских укреплений.

— Господа, — Тотлебен говорил, стоя у стола и чуть раскачиваясь, — рекогносцировка убедила меня в бесполезности штурма. Мы не обложили Плевну кольцом, а охватили дугой, и Осман-паша не чувствовал себя в изоляции. Я отдаю должное солдатам и вам, генералы российские, а так же вам, ваше высочество, — Тотлебен поклонился князю Карлу. — Румынские дивизии, коими вы, генерал, имеете честь командовать, наши достойные союзники, — Тотлебен перевел взгляд на Нерката. — Вы сделали все, от вас зависящее, при подготовке к штурму: лестницы и туры, фашины и все прочее, а также позаботились о мостах, дорогах, боеприпасах и местах для лазаретов. Срыв штурма не ваша вина, господа, противник весьма и весьма серьезный. Отныне мы переходим к блокаде Плевны. Да-да, не к осаде, а именно к блокаде по всем правилам инженерной науки. Осман-паша вступил в Плевну с армией, не имеющей продовольствия в должном количестве. Не располагают большими запасами и цейхгаузы Плевны. Месяц, от силы полтора — и мы заставим Осман-пашу сложить оружие. Нам нужна Плевна с плененной армией, сложившей оружие.