Борис Тумасов - Гурко. Под стягом Российской империи

Получив столь категоричный отпор, Гурко посчитал дальнейший разговор о Балканах с главнокомандующим бесполезным.

Генерал Гурко и не думал, что вскоре вопрос о Балканах снова всплывет, но теперь уже в разговоре с военным министром.

В квартире императора в Порадиме его подозвал Милютин:

— Иосиф Владимирович, каковы перспективы на дальнейшие боевые действия нашей армии после Плевны? Мне известны задачи, какие поставлены перед вами главнокомандующим. Не скрывал он от меня и ваш план на зимние Балканы. Он, конечно же, отрицательно к нему относится, но в некоторой степени я заинтересовался этой идеей.

— Ваше превосходительство, у меня не пустые слова. За хребтом идет усиленная подготовка для оказания сопротивления Дунайской армии, Сулейман-паша собрал достаточные силы и сломить его будущей весной будет довольно трудно. Тем паче мы встретим в районе Софии довольно укрепленный район.

— Я с вами согласен, турецкое командование усилит оборону и укрепит Софию. Но зимний переход через горный хребет?

— Да, ваше превосходительство, задача не из легких, но убежден: она русской армии по плечу.

— Вот что, Иосиф Владимирович, изложите мне все это письменно, а я передам государю. Не скрою, план дерзкий, но, если он будет принят, претворять его в жизнь придется вам.

— Почту за честь, ваше превосходительство.

В Порадим, Главную императорскую квартиру, вернулся канцлер Горчаков.

Изрядно уставший в дороге, российский министр иностранных дел выглядел болезненно. Придворный доктор прописал канцлеру спиртовую настойку валерианы.

— Сие зелье, — заявил он авторитетно, — наилучшее средство по снятию нервных расстройств. Индийцы настаивают корень сего растения на кипятке и пьют вместо чая. Успокаивает.

— Однако, милостивый государь, Я не индус…

Проведать больного явился Милютин. Александр Михайлович сидел в кресле, укутав ноги пледом и что-то писал. Военного министра встретил приветливо.

— Рад, рад вас видеть, любезный Дмитрий Алексеевич.

— Как вы себя чувствуете, князь?

— Общее недомогание, однако сегодня лучше.

— Что говорят в Санкт-Петербурге о действиях Дунайской армии, ваше сиятельство?

— В столице много говорят о российской интеллигенции, но газеты пока еще мало пишут о подвигах солдат и офицеров. Даже «Русский инвалид» все сводит к сухой информации.

— Государь почитатель этой газеты.

— По дипломатическим каналам стало известно: турецкие торговые представительства вели в Германии переговоры с крупповской фирмой на поставку новой партии стальных пушек. И небезуспешно. Королева Виктория, выступая в палате лордов, потрясала кулаками в адрес России.

— Толстуха, помыкающая мужем, пытается запугать и нас, — иронически заметил Милютин.

— Так-то так, да лучше худой мир, чем свара. Уж слишком турки надеются на британский флот. А что, милостивый Дмитрий Алексеевич, скоро ли Дунайская армия перейдет в наступление? Главнокомандующий Кавказской армией великий князь Михаил Николаевич не очень-то нас радует боевыми делами. Разве что генерал Тергукасов.

— На Балканах все теперь будет зависеть от Эдуарда Ивановича, князь. Как только падет Плевна, так и начнем широкое наступление.

— Дай-то Бог.

— Государь велел отозвать с Кавказского театра военных действий генерала Обручева. Мне кажется, император теперь понял: будь главнокомандующим Дунайской армии не великий князь Николай Николаевич и начальником штаба не Непокойчицкий, а генералы Тотлебен и Обручев, мы бы не имели конфузов, подобных плевненским огорчениям и отступлению из Забалканья.

— Уж куда как ни прискорбно. Не желаете ли дипломатический анекдотец из салона княгини В.? Английский посол в Берлине Одо Рассель повстречался на охоте с Бисмарком. Тот и спрашивает: «Верно ли, будто бывший посол в Стамбуле Элиот обратился к турецкому султану с предложением, не желает ли тот принять английское подданство? — Простите, господин канцлер, — прервал Бисмарка Одо Рассель. — Вы не точны. Сей случай вышел не с бывшим послом Элиотом, а с нынешним, Лайардом. И обращался он не к бывшему султану, а к нынешнему Абдул-Хамиду…» — Горчаков пожевал тонкими губами. — Да-с, вот до каких курьезов доводит зависимость в политике. — Помолчал, потом снова заговорил. — В Санкт-Петербурге не все благополучно. Неспокойно в рабочих кварталах. В охранном отделении озабочены деятельностью антиправительственных организаций «Земля и воля» и «Народная воля». Последняя особенно активизировалась. Просачиваются слухи о группах боевиков.

— Светлейший князь Александр Михайлович, пусть сии заботы старят шефа жандармов, а у нас и без того дел предостаточно.

— Согласен, Дмитрий Алексеевич, вам, военным, турка одолеть, а нам, дипломатам, удачно лавры поделить. Однако же устои государства покоятся и на внутреннем порядке.

Оставив часть корпуса у Горного Дубняка, Гурко с тридцатитысячным отрядом повернул к Радомирцу.

Ранние морозы сменились теплыми днями. Днем солнце выгревало, снег таял, и, казалось, наступил конец зиме. Но болгары посмеивались:

— Не хороните кожухи, еще сгодятся.

Разрабатывая план предстоявшей операции, Гурко не намеревался ограничиться занятием горных переходов. Он поставил задачу подавить все возможные узлы сопротивления, какие могут стать в будущем препятствием для перехода Балкан.

Дорога тянулась по Софийскому шоссе. Сначала ровная, но вскоре сделалась волнистой, переходила в возвышенности, с кручами и острыми гребнями.

По каменистому дну бегали ручьи и реки.

Полки двигались поротно, с песнями.

Отъехав в сторону, в окружении штабных офицеров, Гурко пропускал гвардейцев, приветствуя их:

— Здорово, измайловцы! Здорово, преображенцы! Егеря, не слышу запевалу!

И тут же из рядов егерей выскочил солдат, затянул голосисто:

За егерями, отбивая шаг, приветствуя генерала, прошли гренадеры.

Выстукивали дробь барабаны. На конной тяге тащили орудия.

— Дмитрий Степанович, — сказал Гурко, — в Радомирице привал. Дождемся, когда все полки подтянутся, изготовятся. Предстоит сломить сопротивление противника. Чую, турки думают, что мы до взятия Плевны не посмеем углубляться в этот предгорный край.

В Радомирец вступила 2-я Гвардейская кавалерийская дивизия, две гвардейские пехотные дивизии и гвардейская стрелковая бригада при ста восьмидесяти пехотных и пятидесяти четырех конных орудиях.

Турки бежали поспешно. Заняв Радомирец, отряд Гурко оказался у подножия Балкан.

На совещании штаба генерал Гурко заявил:

— Отсюда мы начнем подготовку к переходу Балканских гор зимой.