Мика Валтари - Турмс бессмертный

— Они оплакивают своих мужей, которые уходят в море. Плач и стенания — естественное поведение женщин, и мы не можем велеть им замолчать. Я уверен, что скоро они будут смеяться от радости, баюкая красивых и здоровых малышей. Похоже, нас еще долго будут помнить в Гимере!

Ему, так же как и мне, было грустно расставаться с Гимерой, где мы пережили столько радостных минут!

Мы покидали город последними. Убедившись, что Дориэй, Арсиноя и Микон уже на корабле, Дионисий Дал знак своим людям, которые быстро расправились с городской стражей, недоброжелательно наблюдавшей со стен за нашим отплытием. Как мы и условились с Криниппом, моряки обильно полили землю кровью, причем проделали они это весьма усердно, желая, наверное, хоть как-то заглушить боль разлуки с женами и городом. На память о Гимере они с большим трудом сняли каменного петуха с городских ворот и доставили его на один из кораблей.

Весенняя ночь полнилась всевозможными звуками; волны с шумом бились о прибрежные камни. Поднимаясь на новый корабль нашего военачальника, мы промочили ноги. Темень стояла такая, что люди едва различали силуэты друг друга. Почувствовав под ногами качающуюся палубу, Дионисий раздул ноздри, пытаясь определить направление ветра, посмотрел на север, на запад и сказал:

— Турмс, повелитель ветров, сделай так, чтобы подул легкий бриз, а иначе твоя белая кожа, словно одежда, упадет к твоим ногам.

Наверное, он просто пошутил, так как команды ставить мачты не последовало. Он только распорядился подготовить корабль к отплытию и выставить наружу весла. Оба пятидесятивесельных судна уже отчалили от берега и скрылись в темноте: до нас доносились лишь негромкие равномерные удары в гонг, которые задавали гребцам темп. Но вот Дионисий негромко сказал что-то нашим гребцам и рулевому. Три ряда весел с шумом врезались в воду, и из-под палубы тут же раздались крики и вопли: непривыкшие к новому кораблю люди успели уже покалечить себе пальцы. Медленно и с опаской отходили мы от берега.

Если бы не легкий ветерок, мы наверняка сели бы на мель, однако все обошлось, и вскоре гребцы приноровились к веслам и друг к другу и судно увеличило скорость.

Гимера осталась позади. Грусть моя была столь велика, что на глазах выступили слезы. Думается, однако, я оплакивал не столько Гимеру, сколько свою слабость: когда Дионисий попросил меня вызвать ветер, я понял, что имел в виду Ларс Альсир, сказав Арсиное, будто я связал себя с землей. Эта женщина тянула меня на землю и вносила сумятицу в мои мысли, заставляя задумываться о том, что меня вовсе не касается. Просьба Дионисия привела к тому, что тело мое как будто налилось свинцом. Это значило, что силы покинули меня.

Заметив, что я ничего ему не отвечаю, а лишь тяжело дышу, Дионисий потрепал меня по затылку и сказал:

— Не старайся понапрасну. Пусть люди немного поработают веслами, чтобы привыкнуть к новому кораблю и понять, как он ведет себя на волнах. А вдруг он не так хорош, как кажется, и мы лишимся мачты и перевернемся при первом же сильном порыве ветра?

— Куда мы плывем? — спросил я.

— Пусть это решит Посейдон, — спокойно ответил Дионисий. — Прошу тебя, проверь, не заржавел ли твой меч за сытую и ленивую зиму. Для начала я собираюсь напасть на оба карфагенских судна, которые, по-моему, отнюдь этого не ожидают. Мне доводилось ловить рыбу у здешних берегов, а однажды я даже плавал тут вместе с косяком пузатых тунцов. Поэтому береговые знаки на западе мне известны, и я догадываюсь, в какой бухте карфагенские военачальники, если, конечно, они опытные мореходы, прячут свои корабли. Если я не обнаружу их до восхода солнца, то сам себе плюну в бороду.

— А я-то думал, что ты хочешь как можно быстрее выйти в открытое море, чтобы не встретиться с ними, — удивился я. — Ведь ты приказал залить водой карфагенские сигнальные костры. К восходу солнца мы были бы уже далеко, вне видимости неприятеля…

— …который неотступно следовал бы за нами по пятам, как гончая, — перебил меня Дионисий. — Понимаешь, с двумя кораблями они не посмеют вступить с нами в бой, а постараются загнать наши суда прямо в объятия карфагенского флота — ведь он уже на подходе. Почему же я не могу воспользоваться случаем? Мои люди отдохнули, и им необходима победа, чтобы унять боль от разлуки с гимерийками. А гребцы быстрее забывают о лени, когда знают, что от них зависит, протаранят наше судно или нет. Но если ты не хочешь драться, Турмс, то тогда спускайся вниз и ложись рядом с Арсиноей.

Мы шли на веслах, держась поближе к берегу; я ощущал под ногами качающуюся палубу и все нарастающий панический страх. Я ровным счетом ничего не знал о морских течениях и силе приливов и отливов, я не умел определять погоду по облакам, как Дионисий, и ветер уже не повиновался мне. Я вновь стал лишь прахом земным и бренной плотью. И мне не верилось, что когда-то я был благословлен молнией. Все, что происходило теперь вокруг, было лишь игрой слепого случая. Меня вовсе не радовала мысль об Арсиное, которая находилась в безопасности в каюте под палубой — я думал о том, сколько треволнений сулит совместная жизнь с ней.

Я подошел к ограждению, перегнулся через него, и меня немедленно вырвало. Вероятно, от страха. Я сразу почувствовал облегчение.

Думается, что недолгое плавание наших кораблей под командованием Дионисия той весенней ночью было более убедительным доказательством его знания морского дела, чем все, что он проделал осенью, спасая наши три корабля от бурь, хотя тогда я этого не понимал. На рассвете все три наши судна вошли в залив, и тут же взвыли финикийские рога, зазвенели бронзовые гонги. Карфагенские часовые всю ночь не смыкали глаз, и как же они были поражены, когда мы внезапно появились перед ними. Опытные моряки, карфагеняне успели-таки спустить свои суда на воду и поднять по тревоге людей, прежде чем мы приблизились к ним. При виде нашей триремы с двумя пятидесятивесельниками по бокам они охотно обратились бы в бегство, ибо их суда были куда меньше и легче наших, но растерявшиеся командиры велели принимать бой.

Дионисий криками и пинками подбадривал фокейцев. Его обычное везение на сей раз проявилось в том, что наш корабль, тенью следовавший за одним из финикийских судов, заставил его налететь на прибрежные скалы. Вражеский корабль треснул, как ореховая скорлупа, а мы успели вовремя остановиться и даже не сели на мель. Со всех сторон мы слышали предсмертные вопли. Карфагенские гоплиты свалились в воду, а гребцы по собственной воле бросились вслед за ними, надеясь найти спасение на суше. На разбитом судне остались лишь двое лучников. Они было решили защищаться, но одного пригвоздил своим копьем к палубе Дориэй, второго же выкинули за борт веслами наши гребцы.