Мика Валтари - Турмс бессмертный

Лицо Танаквиль дышало такой ненавистью, что Арсиноя поняла — решение вдовы окончательно. Мне показалось, что несколько мгновений Арсиноя колебалась — не оставить ли ей меня, не вернуться ли в храм богини и не попытаться ли вновь обрести прежнее положение. Но вот она вскинула голову, обвела всех решительным и мрачным взглядом и сказала:

— Платья и драгоценности у меня еще будут, а Турмса, если я его потеряю, мне уже не видать. Танаквиль, Танаквиль, ведь я спасла тебя от верной смерти! Если бы я промолчала, то Дориэй убил бы тебя и ты лежала бы сейчас мертвая со следами его пальцев на шее. Но я решила спасти тебя, потому что не желаю никому зла, ты же теперь хочешь лишить меня всего, даже Турмса. Так я и думала, что ты не отдашь мне мои наряды и драгоценности. Ну и ладно, зато Турмс будет со мной, а ты можешь потешить свое самолюбие и попробовать насытить свою алчность.

И вдруг я почувствовал, что покинул свою телесную оболочку и смотрю на все происходящее как бы со стороны. Меня не занимали сейчас ни Танаквиль с ее сыновьями, ни Микон, ни даже Арсиноя с мальчиком на руках. Мой взор удивительным образом притягивала невзрачная кучка гравия на полу, и я наклонился и поднял один из камешков, сам не зная, зачем мне понадобился этот острый серый осколок, выпавший из чьей-то сандалии. Я даже не догадывался тогда, что закончился еще один период моей жизни. Я просто понял, что обязан взять этот камешек в руку.

…Как я и думал, из-за землетрясения и возникшей в городе паники нашего бегства никто не заметил; вместе с нами к городским воротам стремилась огромная толпа — люди все еще опасались, что дома рухнут и они погибнут под их обломками, хотя, если говорить честно, землетрясение было небольшим и не причинило особого вреда. Я бы даже сказал, что земля Эрикса с облегчением вздохнула, когда умер гераклид Дориэй, ибо, останься он в живых, он принес бы немало горя этой стране.

И вот когда мы торопливо шли к северным воротам, к нам приблизилась сирота Анна, супруга священного пса Кримисса, схватила меня за полу плаща и с плачем пожаловалась:

— Кримисс сдох. Сегодня он с утра забился в самый темный угол своей загородки, и я, когда земля стала трескаться и дрожать, попыталась вывести его на улицу, но он уже не дышал. А потом ко мне прибежала твоя кошка, и она была так напугана, что оцарапала меня до крови и только потом вспрыгнула ко мне на руки.

Девочка была так расстроена, что позабыла всякий стыд и несла кошку, завернув ее в подол платья и оголив ноги до бедер. Мне было не до того, чтобы отгонять ее: на руках у меня кричал младенец, а Арсиноя плача цеплялась за мой локоть. Тяжело дышащий Микон едва поспевал за нами. Анна тянула меня за плащ, так что наш уход из Сегесты являл собой недостойное зрелище.

Когда мы уже вышли за ворота, я остановился, чтобы передохнуть, и велел девочке бросить кошку и возвращаться в город.

— Дориэй умер, — сказал я. — Скоро весть об этом распространится, и тогда местные жители могут убить нас, потому что мы чужеземцы. Так что лучше тебе остаться среди своих.

Однако Анна не соглашалась:

— Но Кримисс тоже умер! Все обвинят в его смерти меня и очень сильно изобьют, а то и принесут в жертву его духу. Позволь мне идти с тобой, Турмс. Ты единственный человек, который был добр ко мне и обнимал меня.

Арсиноя испытующе поглядела на девочку, бросила короткий взгляд на меня и довольно кисло сказала:

— Несомненно, богиня благоволит к тебе, Турмс, если ты сумел влюбить в себя даже эту малолетку. Опусти подол платья, девочка. Мужчины не любят, когда мы без их желания показываем то, что принято скрывать от любопытных взоров. Ты пойдешь с нами, потому что моя кошка успела привязаться к тебе, а она умнее людей.

— Я даже не знаю, куда мы идем, — заметил я. — Возможно, уже нынче вечером за нами будут гнаться с собаками, чтобы поймать и казнить.

Но Арсиноя сказала:

— Мне нужна служанка, а если понадобится, мы всегда сможем продать эту девочку за хорошую цену. Ведь никакого другого имущества у нас с собой нет.

Микон развязал мех с вином, ловко, не пролив ни единой капли, направил струю в рот, сделал несколько больших глотков и предложил:

— Давайте не будем спорить о всякой ерунде. По лесу бегает множество испуганных лошадей и ослов, которые сорвались с привязи, и я сейчас поймаю для Арсинои какого-нибудь осла. Иначе мы не сможем углубиться в лесную чащу, где ее нарядные расшитые сандалии немедленно разорвутся.

— В лесную чащу? — переспросил я. — Какая мудрая мысль, Микон! Конечно же, нам нужно уйти в самые дебри и укрыться среди сиканов и диких зверей, где нас никто не найдет.

Тут к нам подбежал старый хромой осел. Его морду покрывали хлопья пены, а уши от страха стояли торчком. Микон засмеялся, обнял животное За шею и сказал что-то ласковое. Осел немедленно успокоился, и мы посадили на него Арсиною с ребенком на руках. Микон, чтобы не отстать, взялся за ослиный хвост, Анна — за мою руку, а замыкала процессию кошка Арсинои, которая смело бежала за нами, поводя по сторонам своими круглыми глазами.

Никому до нас не было никакого дела. Миновав поля сегестян, мы вошли в лес и долго брели под его сводом. Ночь мы провели под деревом, тесно прижавшись друг к другу и дрожа от холода, ибо костер мы разводить побоялись.

На следующий же день мы увидели священный камень сиканов, а потом и их самих. Они приветливо встретили нас, и мы прожили среди них пять долгих лет. За это время Микон куда-то делся, Арсиноя родила девочку, а Анна превратилась в красивую девушку.

Однако мне еще предстоит рассказать о том, что сталось с Танаквиль. Когда Дориэй погиб, оба сына Танаквиль сильно укрепили в городе свою власть и даже смогли влиять на войска, подготовленные Дориэем для войны с Карфагеном, так что официальные правители Сегесты вынуждены были молчать и подчиняться обоим братьям. Для Дориэя был приготовлен роскошный погребальный костер из дубовых поленьев, и незадолго до церемонии сыновья Танаквиль сказали своей матери, что им надоело ее властолюбие, поэтому они отправят ее обратно в Гимеру. Однако Танаквиль ответила, что после того, как ее возлюбленный Дориэй умер, жизнь потеряла для нее всякий смысл и она тоже взойдет на погребальный костер, чтобы соединиться с ним в другой жизни.

Братья не возражали, хотя и сомневались в том, что надежды матери оправдаются.

Итак, Танаквиль в своих лучших одеждах взошла на погребальный костер, в последний раз обняла начавшее уже разлагаться тело Дориэя, а потом собственноручно поднесла к поленьям факел и сгорела вместе с трупом мужа.

Обо всем этом я узнал от сиканов, и больше мне уже нечего сказать о Танаквиль. Дориэя же я оплакивал недолго.