Виктор Сергеев - Унтовое войско

Беспросветная тоска, вызванная неотвратимостью пришедшего в деревню несчастья, была на лицах у всех, кто хоть сколько-нибудь понимал, что означали для Выселок мертвые тела.

Жди теперь исправника с полицией, чинов судебных со следователем. Пойдут расспросы, допросы, ругательства, а то и побои. И всех чиновников надо кормить и поить обществом. Да еще как надумают они прислать сюда воинскую команду… Да хуже того, если розыск виновных пойдет медленно, а то и вовсе не пойдет. Обозленное неудачей начальство может по малейшему случайному поводу упечь на каторгу, кого захочет.

Толпа зашевелилась, расступаясь, и сквозь нее прошел шатающейся походкой в посконных грязных портах и неопределенного цвета рубахе, босой, без шапки чернявый мужик. Он ни на кого не смотрел, даже на Митяя не поднял головы, но тот его молча пропустил, поняв, что это и есть староста.

Толпа придвинулась, будто осмелела с появлением этого чернявого мужика, шум какой-то исходил от нее — не то от шепота, не то от вздохов и кашлей, слышно, как хлопнула дверь в сенях, и толпа снова немо замерла.

Герасим и Аким при входе старосты в избу отвернулись, будто ничего не заметили. Тот постоял, потоптался под притолокой, кашлянул.

— Кто там? — подал голос Лапаногов. — Проходи в горницу.

Хозяин шагнул в горницу, поклонился, кашлем прочистил горло и представился:

— Староста Выселков… Яким Неродов. Одежонки, обутки справной на мне нет. Как есть с покоса… Чем могу служить? Как гостей звать-величать не ведаю, темные мы, погоны ли, лампасы ли — не смыслим в них ничего. Крестьяне мы… пашем, сеем…

Лапаногов небрежно произнес, не теряя при этом смиренномудрия:

— Хорошая славушка на печи лежит, а худая по селу бежит.

И указал хозяину место. Тот поспешно подскочил, торкаясь коленями, словно в чужой избе, и — плюх на лавку.

— Ну вот, Яким, — начал Лапаногов. — Как по батюшке-то?

— Степанычи мы… — Неродов подумал и повторил: — Степанычи.

— На ваших выселковских землях подняты три трупа. Они тута во дворе, привезены. Убиты надзиратель да казак. Оба с Карийской каторги. Третий труп купецкий.

Староста испуганно моргал, елозя ладонями по остро выпирающим из портков коленям и плохо запоминал, что ему втолковывал Лапаногов.

— Мертвяков этих… что во дворе… надоть отвезти в Читу. Снарядите без проволочек подводу.

— В Читу? Отвезем, ваше благородие, как есть отвезем. Только прикажите, а мы уж со всем усердием. Постараемся.

Староста перестал моргать и елозить ладонями, слабая улыбка тронула его губы. Он начал сознавать, что от упокойников можно легко отделаться, а это в его понимании значило многое.

— А кто мог их убить? — спросил Лапаногов, — Нет ли у тебя кого на подозрении? Нашли мы трупы возлё озера, у дороги. Не слыхать ли чео о беглых, о всяких побродягах? Да и в Выселках ваших что за народ? Можа, убивцы-то из своих, а? Из своих, спрашиваю? А?

— Спаси и помилуй! — Неродов побожился, — Мы, крестьяне, ничего не понимаем… пашем, сеем…

— «Не понимаем…» — усмехнулся Лапаногов, и в его маслянистых глазах проступила жестковатая наволочь, — А каторга-то, еловая твоя голова, из кого компонуется? Из благородных, что ли? Из крестьян она и компонуется.

— Не могим знать, ваше благородие. По мне, так как хотите… сделайте божескую милость. Как пожелаете, так и окажется.

— А ты, Яким, ведаешь ли, с кем говоришь?

— С вашим благородием, господин казак! — выпалил хрипло староста.

— Что же, Яким Степаныч, у тебя никого на подозрении не изрисовывается? Можа, есть такие баловники? В каторге не сиживал ли кто? Думай хорошенько. А то наедут к вам солдаты с розгами, палками, шпицрутенами. Живо вспомянешь. Не пляши под чужую дудку.

Староста заморгал, заежился. Лоб его собрался морщинами, щеки и подбородок побелели.

— В каторге был кто из ваших?

— В каторге? — Неродов погладил столешницу скрюченными пальцами и вдруг оживился, улыбнулся и облегченно вздохнул:

— А как же, ваше благородие! Вы как в воду глядели. Был! Сидка в каторге. Архаровец… Нам-то, темным, и невдомек, а вы сразу изволили заметить, как в воду…

— Обожди ты. Толмачишь одно и то же. У кого сидка в каторге? Имя, фамилия?

— Дак кто… Яков Ванин. Летось он, ваше благородие, подкатился в Выселки. Освобожден… Срок его окончился. С гумагой прибыл, ваше благородие, по всей форме. Урядник наш в известности. Побей меня бог. Как же. У нас по всей форме. Форма соблюдается.

Лапаногов обернулся к Акиму:

— Что-то свербит в ушах. Поснедаем да и отдых возьмем в холодке.

Аким поддакнул.

Ему давно наскучило утомительное приставание Лапаногова к старосте, и, прикрывая ладонью зевоту, он все думал о купеческом саквояже — что в нем, деньги или золото, и сколько?

— Вели-ка, Неродов, сын Степанов, сготовить нам чего-то горяченького.

Староста пошел распорядиться об обеде.

Мужиков удалось собрать уже при вечерней прохладе. За избами, за огородами мычало стадо, вернувшееся с выпасов. Пахло молоком, медуницей, парующей землей. Тени, вытягиваясь, ложились по улице. Тревожно-призывно блеяли овцы в проулках, потерявшие своих ягнят. Солнышко, задев краем горный кряж, играло зайчиками по крышам и верхушкам сосен.

Мужики и парни сгрудились возле прясла старостиной избы, глухо переговаривались, обсуждая случившееся. Женщины и дети стояли на дороге, смотрели на мужей, отцов и братьев, боясь за них и не смея подойти к ним.

Лапаногов велел всем живущим на одном порядке со старостой остаться у прясла, остальным отойти к воротам. Дождавшись, когда мужики заняли свои места, он спросил старосту, все ли пришли, нет ли ослушников или больных. Староста заверил, что пришли все.

— Мужики! — громко прокричал Лапаногов. — Оглядитесь, поищите в толпе каждый… Прибыли ли на сход твои соседи? Ежели прибыли, вздыми руку. За недогляд и укрытие… Каторгой пахнет.

Обе толпы пришли в движение, люди искали друг друга, вытягивали шеи, становились на носки, выкликали имена, фамилии, клички. То там, то здесь поднимались руки. Гул голосов стихал.

— Все нашли своих соседев?

— Все, — облегченно вздохнул староста.

— Знаете ли, почему мы, казаки, здесь? — спросил Лапаногов. — Знаете ли, зачем вы понадобились?

Мужики угрюмо и настороженно молчали.

— Ну? Смирите свою плоть!

Послышались вразнобой негромкие ответы:

— Да чео уж… знамо… Како дело!

— Придет беда в дом, хоть и двери на запоре.

Лапаногов прошелся взад-вперед, выпячивая грудь, как есаул Гюне, подражая ему, неопределенно протянул:

— Тэкс! Тэкс!

Крестьяне понуро ждали.

— Можа, кто из вас укажет на преступников? — спросил Лапаногов. — Можа, кто у кого на примете? Поимейте в мыслях своих, мужики. Не отыщутся душегубы — всей деревней страдать, отдуваться. Не будьте торопливы, будьте памятливы. Спереди не суйся, да и сзади не оставайся.