Александр Золототрубов - Опальный адмирал

— Скоро Москва будет салютовать и в честь освобождения Севастополя. — Адмирал Ставицкий взглянул на Кузнецова.

Зазвонил телефон.

— Товарищ Кузнецов, вы не очень заняты? — Голос у Сталина был с хрипотцой, но в нем не чувствовалось суровости. Обычно Верховный вызывал его официально, а тут вдруг…

— Я готов прибыть к вам, — ответил Николай Герасимович.

— Об этом и речь. Жду вас.

Едва нарком вошел в кабинет Верховного, как тот спросил:

— Как дела сейчас на Амурской флотилии?

Кузнецов сказал, что там все хорошо, претензий к Октябрьскому у него нет.

— У меня есть претензии. — Верховный подошел к столу, оперся на него рукой. — Но не к командующему флотилией, а к командующему Черноморским флотом адмиралу Владимирскому. Он и генерал Петров много спорят, а дело от этого страдает. — И, не дав ответить Кузнецову, продолжал: — Ставка приняла решение вернуть Октябрьского на Черноморский флот. Ему уже сообщено, и он выехал в Москву. Приедет — заходите ко мне вместе с ним…

— А куда Владимирского? — вырвалось у наркома.

— Сами решайте…

«Чехарда какая-то получается, — выругался в душе Николай Герасимович, едва вернулся в наркомат. — И года не прошло с тех пор, как сняли Филиппа Сергеевича, теперь его снова на флот… И все же куда девать Владимирского? Придется назначить его командующим эскадрой кораблей на Балтике. Трибуц охотно возьмет его».

— Виноградов вернулся с Черноморского флота? — спросил нарком ВРИО начальника Главморштаба. — Давайте его сюда, Георгий Андреевич.

Вице-адмирал Виноградов улыбнулся, здороваясь с наркомом, но лицо у него было усталое. На вопрос Кузнецова, как прошла командировка, коротко изрек:

— Я доволен, хотя и выявились издержки.

Кузнецов зацепил острым взглядом Степанова.

— Вот видите, Георгий Андреевич, издержки все же есть, а вы говорите, что все хорошо. Рассказывайте, Николай Игнатьевич. Но прежде скажите: в море на лодке выходили?

— А как же! — дернул плечами Виноградов. — Я еще в Москве решил, что начну свою работу с боевого похода. Вышел в море на шестьдесят второй «малютке» капитан-лейтенанта Малышева. Экипаж корабля — почти все молодые краснофлотцы, и это вскоре сказалось… Так вот, в район патрулирования мы добрались вовремя. Лодка курсировала между Тендровской косой и Тарханкутским маяком. Проходили дни, а море оставалось пустынным. Наконец мы обнаружили немецкий конвой. Малышев с дистанции семь кабельтовых вышел в атаку, выстрелил две торпеды. Они прошли под серединой десантной баржи и не взорвались. Я сразу понял, в чем дело. Спрашиваю Малышева, какая глубина хода была у торпед? Оказалось, четыре метра. Стрелять по мелкосидящей барже такими торпедами, безусловно, бесполезно.

— Это уже не издержки, а грубый просчет! — в сердцах бросил нарком. — Надеюсь, вы приняли меры?

— Разумеется, Николай Герасимович, — вздохнул Виноградов. — Состоялся серьезный разговор с представителями минно-торпедного отдела флота, береговой базы подплава. Да, жаль, ушел враг… Малышев казнил себя, что лично не проверил торпеды… Позже я принял участие в заседании Военного совета, которое проводил комфлот на линкоре «Севастополь» в Поти. Мы вели речь о том, как лучше организовать взаимодействие разнородных сил флот в ходе Крымской операции. Были установлены районы их действий: на ближних подступах к Крыму немцев атакуют торпедные катера, на дальних — подводные лодки, а на всем протяжении — авиация.

— Сколько лодок будут работать одновременно на вражеских коммуникациях? — спросил Степанов.

— Шесть-восемь, — ответил Виноградов и пояснил, что каждая лодка в пределах своей позиции будет действовать самостоятельно: если же противник изменит свои маршруты, на лодки последует указание штаба бригады о переходе на более выгодные позиции.

— Своего рода маневр позициями? — заметил нарком. — Хорошо придумали. Что еще?

— Октябрьский просил до конца марта не посылать лодки в море, использовать эту передышку, чтобы подготовить как можно больше кораблей к тому времени, когда наступят решающие бои за Крым. Я поддержал комфлота. — Виноградов сделал паузу. — Филипп Сергеевич, как мне показалось, тяжело перенес все, что с ним случилось, и свое возвращение на флот воспринял с энтузиазмом.

— Я тоже его так понял…

Открылась дверь, и в кабинет вошел начальник минно-торпедного управления флота адмирал Шибаев.

— Вы-то мне как раз и нужны. — Кузнецов кивнул на кресло. — Садитесь. На Черноморском флоте кончается запас мин и торпед. Мы получили все это из Казахстана?

— Нет. — Шибаев вздохнул. — Об этом и пришел вам доложить. Вчера кое-что выяснил. Оказывается, завод, который должен отгрузить нам партию мин и торпед, изготовляет сейчас запчасти к тракторам.

Кузнецов выругался про себя, тут же позвонил наркому Носенко и объяснил ему свою тревогу.

— Кто же дал директору завода такое непродуманное распоряжение, не ты ли, Иван Исидорович? Нет? Странно! Тогда кто же? Так, ясно: секретарь ЦК партии Казахстана Скворцов… Да, трактора тоже работают на войну, и с этим я не спорю. Но пойми, завод, обеспечивающий флот торпедами и минами, единственный!.. Нет, со Скворцовым я говорить не буду. Мне он не подчинен. Так что станем делать, Иван Исидорович?.. Так, понял. Все сделаю и пошлю вам на подпись.

Кузнецов хорошо понимал, что не всегда надо жаловаться в ГКО, ибо многое зависит от местных властей. Поэтому оба наркома решили обратиться с письмом к Скворцову. Николай Герасимович тут же написал его, машинистка перепечатала, и когда все было сделано, он подписал документ и поручил адмиралу Шибаеву отвезти его наркому Носенко.

— Потом отошлем его в ЦК партии Казахстана. — Николай Герасимович вручил Шибаеву пакет и, глядя на адмирала, добавил: — Мне звонил адмирал Головко. Не задерживайте отправку мин и торпед на Северный флот, а на Балтику пошлем позже. Я переговорю о Трибуцем.

Утро было сырое, дождливое, сизый туман висел над столицей. Но вот сквозь тучи выглянуло солнце, его лучи осветили кабинет. Кузнецов сидел за столом сосредоточенный — просматривал документы. Он уже привык к тому, что его доклады в Ставке, правдивые, без прикрас, Верховный воспринимал с удовлетворением и хотя нередко задавал «колючие» вопросы, наркома это не задевало: на фронтах шли ожесточенные бои, и тут не до обид. Однако в этот раз, когда Кузнецов умолк — он информировал Верховного о боях моряков-балтийцев, — Сталин и слова не проронил. Он о чем-то задумался, потом вскинул голову и вдруг спросил:

— Вы давно знаете Трибуца?

— Давно, товарищ Сталин, — кивнул нарком. — Мы с ним в один год кончали военно-морское училище, он плавал на Балтике, я на Черноморском флоте командовал крейсером. В двадцать девятом вместе учились в Военно-морской академии, а когда окончили ее — Трибуц снова на Балтфлот, я — на Черное море. В тридцать девятом, как вы, должно быть, помните, Трибуца, в то время начальника штаба флота, я предложил назначить командующим флотом, и выдали согласие. — Кузнецов, помолчав, заключил: — Трибуц — энергичный, опытный адмирал, долг для него превыше всего!