Александр Золототрубов - Опальный адмирал

— Другой мог бы и сломаться…

— Верно, мог бы, но я не сломался, хотя в душе все горело. И опять же судьба-злодейка! — воскликнул Кузнецов. — Скажи, кто в пятьдесят первом вернул меня в Москву?

— Сталин.

— Вот-вот, Сталин! — качнул головой Николай Герасимович. — Вот и пойми его. Готов то бросить тебя в тюрьму, то возвести на пьедестал почета. Зная это, я тем не менее всегда шел напролом… Не ради себя, а ради тех, кто попал в опалу. И тебя однажды защитил.

— Это когда? — насторожился Исаков.

— Помнишь август сорок четвертого, когда я издал приказ по случаю твоего дня рождения? Тебе тогда исполнилось пятьдесят.

— Это было двадцать второго августа.

— Так вот, я долго думал, чем тебя поощрить. Подсказал адмирал Алафузов: «Ему тяжело ходить…» Тогда-то я и решил наградить тебя легковой машиной, что и сделал. На другой день меня зачем-то вызвали в Ставку. Решив флотские вопросы, я собрался уходить, но тут ко мне подошел Сталин и спросил: «Вы что же это легковыми машинами одариваете своих адмиралов?» В голосе вождя — металл, в глазах — холод. Ну, думаю, сейчас он мне даст прикурить! Отвечаю спокойно: мол, адмирал Исаков был тяжело ранен на фронте, ему потом отрезали ногу. Ходит на протезе. Инвалид, а как еще трудится для флота!.. Сталин молча выслушал меня, прошелся раз-два вдоль стола, снова подошел ко мне и сказал: «И правильно сделали, что наградили товарища Исакова машиной. Жаль, что хороших адмиралов у нас меньше, чем машин!»

Помолчали. Исаков заметил, что Николай Герасимович о чем-то задумался. Хотел было спросить, но тот сам произнес:

— Ты знаешь, кого я вспомнил? Кожанова Ивана Кузьмича. Он предсказал мне большое будущее…

— Когда тебя в тридцать пятом хвалил Кожанов, я уже был смещен с должности начальника штаба Балтийского флота, — отозвался Исаков.

— Я знаю, после катастрофы с подводной лодкой на учениях. Но ведь твоей вины не было? К тому же, помнится мне, на корабле в это время был нарком Ворошилов. Мне говорил об этом Галлер.

— Лев Михайлович был тогда командующим флотом. И все же меня наказали… Видимо, у Клима Ворошилова, который сместил меня, взыграла совесть, и через два года он вернул меня на Балтику на ту же должность. Ирония судьбы? — усмехнулся Исаков. — Может быть… — И вдруг без всякого перехода предложил: — Ты бы написал в ЦК партии насчет воинского звания? Ведь тебя разжаловали несправедливо!

— Я писал, Иван Степанович, но все осталось по-прежнему…

Свою записку в ЦК партии Кузнецов помнил наизусть: «Я не вижу за собой преступлений, которые позволили бы мне считать правильным лишение меня высокого воинского звания, — писал Николай Герасимович. — По слухам, доходившим до меня, Хрущев, а за ним и военные начальники при всяком удобном случае бросали мне обвинения по следующим вопросам: а) недооценка подводных лодок. Глупость! Стоит посмотреть представленную мною программу судостроения, и там увидите, что количество лодок достаточное и стоят они на первом месте. Атомных подводных лодок там намечалось больше, чем введено в строй сейчас. Строительство этих лодок началось при мне. Я вместе с Малышевым, Завенягиным и другими рассматривал первые проекты их; б) ракетное вооружение флота; Значение ракет было понято еще в мою бытность. В 1955 году я показал Хрущеву выстрел ракеты по щиту и представил проекты решений в этом направлении…»

Прав бывший главком ВМС, и нет оснований ему возразить.

— Атомные лодки у нас могли появиться раньше, чем был построен первый американский подводный атомоход, — заявил Кузнецов, полемизируя со своими недоброжелателями из Минсудпрома. — Но в это дело вмешался Берия, и все работы затормозились.

Кузнецов ответственно относился к тому, что говорил, не играл на публику, не бросал слов на ветер. И эти его слова правдивы. Известный академик А. П. Александров свидетельствует: «На идею создания атомных установок для кораблей еще в 1945 году (в то же институте Капицы мы начали проектировать такой реактор) Берия наложил запрет. Его интересовала только атомная бомба. Жаль, что так было. Ведь мы начали проектировать атомоход раньше, чем американцы «Наутилус»».

Даже находясь в опале, Кузнецов по-прежнему интересовался, как идет строительство подводных лодок, помогал в этом деле своим коллегам. Как-то заместитель начальника Постоянной комиссии приемки кораблей адмирал Холостяков пришел к нему удрученный.

— Лучше бы вы не назначали меня в декабре сорок четвертого командующим Дунайской военной флотилией, — посетовал он.

— Почему?

— У кого я принимал дела? У Горшкова! С тех пор Сергей Георгиевич меня почему-то не жалует. Сейчас мы с вице-адмиралом Щедриным принимаем от промышленности подводные лодки. Я и Григорий Иванович стараемся как можно больше «обкатать» их в море. С этой целью я предложил главкому Горшкову проверить атомный подводный ракетоносец на полную автономность. Но он не стал рисковать. «Даю вам сорок суток и ни дня больше!» — сказал Горшков. Не с веселыми мыслями уходил я в море на очередную «обкатку» лодки…

Подводным ракетоносцем командовал капитан 2-го ранга Гуляев, на нем и ушел в море адмирал Холостяков. Под водой пробыли 51 сутки. Поход прошел успешно, о чем Холостяков доложил главкому. Горшков выслушал его и коротко изрек:

— Ну что ж, хорошо, когда все хорошо кончается…

Ушел от главкома Холостяков грустный. А через некоторое время ему стало известно, что Горшков собирается уволить его в запас.

— Вот я и пришел к вам, Николай Герасимович, с этой плохой новостью, — смутился Холостяков. — Я хотел бы еще послужить на флоте. Силенки есть… Только за два последних года я пробыл в походах девяносто восемь суток, из них семьдесят три в подводном положении. Я записался на прием к министру обороны маршалу Малиновскому, завтра иду к нему… Боюсь, что он мне откажет. Вы не смогли бы замолвить обо мне словечко? Малиновский вас очень уважает. В сороковом году вы спасли меня от лагерей, может, и сейчас получится…

— Хорошо, я тебе помогу, Георгий Никитич! — заверил адмирала Николай Герасимович.

Вечером, усевшись поудобнее на диване, Николай Герасимович позвонил Родиону Яковлевичу домой. Хотел коротко выразить просьбу, но Малиновский попросил подробно изложить суть «дела» вице-адмирала Холостякова, что Кузнецов и сделал.

— Не по душе он пришелся Горшкову, — сказал Николай Герасимович. — Еще с той поры, как в сорок четвертом Холостяков заменил Горшкова на посту командующего Дунайской военной флотилией. Тогда Холостяков хорошо проявил себя; вы, будучи командующим Вторым Украинским фронтом, хвалили его. Я сам это слышал.

— Помню-помню, Николай Герасимович, — отозвался маршал.