Джон Дефорест - Мисс Равенел уходит к северянам

Но, увидев жену, он снова утратил спокойствие. Они горячо обнялись, и казалось, что оба счастливы, но Картер жестоко страдал. Он старался избегнуть взгляда миссис Ларю, которая, стоя тут же, улыбалась с обычной приятностью. Его отвезли домой, уложили на мягком диване, окружили комфортом. Он по-прежнему был королем и богом в глазах своей верной жены. Но в душе был несчастнейшим из богов.

— Какие милые письма ты мне посылал, — шептала ему Лили, — так часто писал и так ласково. Они очень мне помогли.

Это немного утешило Картера. Он писал ей действительно часто и очень ласково. Он пытался таким путем искупить вину перед ней. И сейчас он был счастлив, что хоть этим был ей полезен.

— Дорогое мое дитя, — сказал он, — я рад, что тебе угодил.

И при этих словах так вздохнул, почти застонал, что Лили даже встревожилась.

— Что с тобой, дорогой? — спросила она. — Отчего ты так грустен? Тебе отказали в звездочке? Ну и пусть их. Я буду любить тебя еще крепче, чем раньше. Мы ведь знаем с тобой, что ты ее заслужил. И все равно будем счастливы.

— Прямого отказа не было, — сказал он, пользуясь случаем переменить разговор. — Возможно еще, что дело пойдет на лад.

— Вот и прекрасно! Значит, мы будем не только счастливы, но и богаты. И я еще больше буду гордиться тобой.

В минуты уныния Картер уже не раз передавал свой проступок на суд своей совести и пытался вынести себе оправдательный приговор. «А что прикажете делать, — спрашивал он, — если женщина липнет к вам, вешается на шею?» И отвечал, что почти что любой на его месте поступил бы точно так же, как он; не поддаться соблазну мог бы разве только аскет, религиозный фанатик, да и вообще отказывать женщине недостойно мужчины. Сейчас, искупая свой грех, он был очень нежен с женой, крайне внимателен, приносил ей подарки. Он был так виноват перед Лили! Ведь, откройся его проступок, его жена заболеет, быть может, умрет; и Картер усердно тратился ей на платья, целовал ее всякий раз, когда уходил из дому, ежевечерне дарил ей цветы. Бывало, что в полночь он поднимался с постели и часами шагал вокруг дома, отгоняя бродячих собак, мешавших ей спать своим лаем. Это был его долг перед ней, вериги, искупление грехов.

Картер теперь занимал ответственный пост в военной администрации города. Желая хоть как-то вознаградить примерного офицера за его отличную службу, командующий назначил полковника Картера на завидную должность — главным интендантом военного округа. Он получил большую прибавку жалованья в счет квартирных и прочих расходов по должности, а кроме того, ему был открыт доступ к иным, не столь официальным прибыткам, связанным с его высоким постом и многообразной деятельностью. Но Картер не извлекал из своей новой должности никаких незаконных доходов, и его приходо-расходные книги были всегда в порядке. Надо сказать, что при всем своем знании военной отчетности, умении образцово оформить денежный документ и почти бухгалтерской аккуратности в деловой переписке, Картер на самом деле не имел талантов дельца — иными словами, не умел делать деньги. Чувство воинской чести не позволяло ему кредитовать из казенных сумм спекулянтов (за что те, конечно, поделились бы с ним прибылью). Был еще испытанный трюк — предназначить казенные ценности к публичной продаже и скупить за бесценок, чужими руками, чтобы тут же вторично перепродать с барышом. Картер и этим брезговал. Он мог сделать и делал нечто подобное, чтобы покрыть пропажу воинской фуры; мог составить фиктивный акт о покраже тюка солдатских штанов или походных мешков, пропавших на самом деле по чьей-то халатности или просто неправильно обозначенных в накладной. Но такие приемы были обычными в армии; иначе у офицеров попросту не хватило бы средств, чтобы платить за любую пропажу в их части. В целом Картер держался строгой законности, допуская лишь минимальные и нечастые отклонения. А потому, окруженный соблазнами, он не имел доходов.

Соблазны же были немалые. Через Картера проходили крупные суммы. Ежедневно он принимал и выплачивал тысячи долларов и, держа эти деньги в руках, ощущал себя богачом. Деньги сделались для него чем-то привычным, будничным, и в своих личных тратах он тоже мало-помалу стал расточителен. Не успел он пробыть и двух месяцев на интендантском посту, как уже утопал в долгах. Всякий, конечно, охотно кредитовал человека, который был полновластным хозяином такого источника денег, как главное интендантство всего экспедиционного корпуса. И потому Картер жил, ни в чем себе не отказывая, пил тонкие вина, курил дорогие сигары и получал в изобилии провизию прямо домой к Равенелам, поругивая сквозь зубы поставщиков-кредиторов. Поскольку его жене был прописан сейчас моцион, а он почитал своим первым долгом о ней заботиться, — то он приобрел для нее лошадей, экипаж и нанял, конечно, кучера.

— По средствам ли нам коляска, мой дорогой? — спросила Лили, встревожившись. Она знала, как щедр ее муж и как нерасчетлив.

— Все мне по средствам, малютка, раз это тебе на пользу, — ответил полковник, ничуть не задумываясь.

Ей очень хотелось верить, что все обстоит хорошо, и потому она верила. Она доверяла ему во всем, почти поклонялась ему; и эти чувства усиливались ее нынешним состоянием. Особенно трудно ей было сейчас расставаться с ним. Когда он куда-нибудь уходил, она спрашивала: «Куда ты?» и «Когда ты вернешься?» — а когда он был снова с ней, она говорила: «Как долго ты пропадал!» или: «Жду тебя не дождусь!». Ее вопросы и жалобы звучали совсем по-детски, но она не видела этого, а если и видела, ничего не могла изменить. Она прилеплялась к нему все теснее, все больше нуждалась в нем; они были накрепко связаны некими тайными узами, и она это чувствовала всем своим существом.

Ну, а как же миссис Ларю? Еще более, чем прежде, она была в эти дни проницательной, осторожной, изощренно любезной. Нянчилась с Лили совсем как с малым дитятей, помогала в шитье, приносила цветы не реже, чем сам полковник, бранила ее, если Лили была опрометчивой, запрещала одно блюдо, угощала другим, старалась рассеять ее минутные страхи и вообще развлекала ее по-всякому, разными способами, как умеют друг дружку развлечь одни только женщины. Она выступала сейчас в роли лучшей подруги Лили, хотя, приди ей охота похитить у Лили мужа, она, не колеблясь, так бы и сделала. Причем эта ласковость миссис Ларю не была лицемерием, — напротив, была прямым проявлением ее натуры. По природе она была незлобива, и ей нравилось быть такой; а поскольку она любила вести себя так, как ей нравится, то и теперь выступала в роли самой доброты. К тому же ссориться с Лили ей было совсем ни к чему, и она, соблюдая свои интересы и выгоды, старалась избегнуть любых разногласий. Бежать куда-нибудь с Картером она отнюдь не намеревалась, свои сердечные увлечения умела держать в узде и вообще никогда не рискнула бы из-за мужчины своим положением в обществе.