Джон Дефорест - Мисс Равенел уходит к северянам

— Ничего. Просто чиркнула спичкой и тут же сожгла письмо.

Доктор был потрясен. Какая порочность, какая бесчувственность должны скрываться за этим холодным спокойствием. Но, если сказать всю правду, миссис Ларю отнюдь не была спокойна. Больше того, ни разу за всю свою жизнь она не была так расстроена.

— Ах, как грустно! — твердила она про себя. — Я принесла им несчастье, а ведь я не хотела этого. Почему этот олух не сжег мои письма? Я ведь сожгла его письма. Как грустно. Нужно что-то немедленно делать.

Она велела сложить чемоданы и, спешно позавтракав, отбыла в Карролтон. Там она сперва заперлась в гостиничном номере, а потом приискала себе пансион на окраине города. Она приказала слуге известить ее, когда Равенелы уедут из Нового Орлеана, и только тогда собиралась вернуться домой. Она понимала, какой это будет жестокостью — попасться сейчас на глаза бедной Лили, и твердо решила терпеть и сидеть в Карролтоне, как бы ни было ей разорительно жить на два дома. В порыве раскаяния и сожаления она готова даже была с убытком продать особняк или вовсе его запереть и уехать в какой-нибудь северный город, если доктор и Лили надумают вдруг остаться на Юге. «Это мой нравственный долг», — размышляла миссис Ларю, убеждаясь мало-помалу, что она, в общем, добрая женщина и готова идти на жертвы. А потом глубоко вздохнула и молвила: «Бедная Лили! Конечно, мне ее жаль. Впрочем, у них ребенок, и ради ребенка она помирится с мужем».

Миссис Ларю пришла мысль, что было бы даже приятно снова увидеть малютку, облобызать его еще раз на прощанье.

Она приискала себе приют в почтенном семействе: муж, жена и две перезрелые дочери, одной двадцать восемь лет, другой уже тридцать; родители — родом из Новой Англии, дети рожденные в Луизиане; но все четверо богобоязненные, скромные и молчаливые — в строгом новоанглийском духе. Мистер Аллен, недавний торговец хлопком, почти разорился за годы войны и был только рад получить малую толику денег, приняв к себе в дом респектабельную жиличку. Да и миссис Ларю неспроста выбрала этот дом; она полагала, что чуточка святости пойдет ей сейчас на пользу (пусть даже святость будет не лично ее, а соседская). Мало ли что приключится? Лили в жару и в бреду может что-нибудь выболтать. Пойдут разные слухи. Сейчас ей как раз очень требуется солидная репутация. С минуту она потешилась мыслью уйти в монастырь, но тут же ее отвергла. «И здесь жизнь достаточно постная», — решила она, подавляя улыбку и взирая на лица своих благонравных хозяев.

Алленов, впрочем, она легко покорила, как до того священника на борту парохода «Креол» и ученого богослова в Нью-Йорке. Ее скромность, даже застенчивость, приветливая манера держаться, веселый, живой разговор умиляли их бесконечно. Милая женственность миссис Ларю словно вернула обеим отцветшим девицам ушедшую юность; к тому же жиличка была и разумной советчицей, и мастерицей в шитье. Миссис Аллен, желая ей вечером доброй ночи, всякий раз с материнской нежностью целовала ее. Добавим, что миссис Ларю, повторяя свой старый испытанный фокус, опять усомнилась в своей католической вере и возжаждала божьего слова. Даже много позднее, когда, вернувшись домой, она погрузилась в прежнюю светскую жизнь, мистер Аллен все слал ей брошюры с убедительной критикой папства и толстенные сочинения протестантских теологов, всякий раз вызывая у миссис Ларю сильнейшие приступы смеха. Но, заметим — только заочно; смеяться над ним в лицо она никогда бы не стала, ибо была добросердечной и воспитанной женщиной.

После того как доктор и Лили уехали, миссис Ларю еще оставалась для виду с неделю в своей глуши. Дома без Равенелов ей показалось тоскливо, к тому же брала досада, что она их лишилась по несчастной и глупой случайности. Но сидеть в одиночестве уже не было надобности; кавалеров в военных мундирах хватало — стоило лишь захотеть. И миссис Ларю, пораздумав, решила порвать навсегда с мятежом и начать роман с Севером. Вскоре в ее салоне толпились поклонники с орлами и звездами, и утрата полковника Картера была более чем компенсирована сердечным влечением к ней неких известных лиц, куда более влиятельных и по служебному положению, и по заслугам в боях. Ну, а последние новости о миссис Ларю более чем отрадны. Говорят, что она обольстила одного господина, занимавшего преответственный пост в важнейшем северном ведомстве, и что в приступе щедрости он подарил этой даме ордер на право продажи нескольких тысяч кип хлопка. И что это отнюдь не банальное объяснение в любви она уступила нью-йоркскому спекулянту за пятнадцать тысяч наличными, чем весьма приумножила свой капитал.

Бывает, что, когда на человека рушится кровля, какой-то случайный обломок пригвождает его на секунду к месту, тем самым спасая от гибели. Так и Лили была спасена от худших последствий своего рокового несчастья постигшей ее болезнью, сперва проявившейся в жаре и бреде, а потом погрузившей ее в такую ужасную слабость, что она и чувствовать толком ничего не могла. Природа берет нас порой в свои материнские руки, притупляет наше сознание, дает нам вкусить забвение. Возблагодарим небеса за такое лекарство от боли!

За время болезни Лили пришло два письма от Картера, но Равенел не сказал ей об этом. Какое-то время Лили вообще не справлялась о муже; когда ее мучили мысли о нем, она сразу просила принести ей ребенка. Как видно, природа сама направляла ее к этому нежному, беззащитному, бессловесному, но могучему утешителю. Как только Лили поправилась, Равенел взял каюту на парусном корабле, шедшем в Нью-Йорк; он предпочел пароходу парусник отчасти из экономии, а также стремясь, чтобы их путешествие затянулось подолее и Лили была бы надежно отрезана от всех новостей и от общества. Лили не возражала против отъезда; отец так решил, и этого было достаточна за три недели, пока продолжалось их путешествие, Лили немного окрепла и чуточку повеселела. Равенел начинал надеяться, что несчастье её не сломило. Лили всегда отличалась бодростью духа и тела — она быстро справлялась с недугами. Чуждая мрачным раздумьям и всегда находившая связь с окружающей жизнью, она нелегко поддавалась печали. Беседуя с ней, доктор совсем не касался Картера, а она лишь однажды его назвала и сказала в задумчивости:

— Я надеюсь, его не убьют.

— Я тоже надеюсь, — тихо ответил доктор и не прибавив ни слова. Но бросил на дочь испытующий взгляд. Или она все же хочет простить этого человека? Быть может, он поспешил, увозя ее прочь и бросая притом свою скромную службу, которая так или иначе, но давала им хлеб. Нет, он, конечно, был прав. Встреча с миссис Ларю убила бы Лили. В этот Содом возвращаться нельзя.

С деньгами было туго. Его личные средства кончались. Что до денег, оставленных Картером, то он запретил их тратить. Но сейчас Равенел мало об этом думал, целиком поглощенный заботой о будущем Лили. Надумает ли она мириться с супругом? Будет ли счастлива вновь? Обо всех происшедших за это время событиях они узнали лишь по приезде в Нью-Йорк.