Джон Дефорест - Мисс Равенел уходит к северянам

— На тебя, конечно, напал один из этих гнусных солдат? — воскликнула Лили.

— Нет, Лили, — ответил доктор, — один из моих дорогих земляков. Ты же знаешь их импульсивность. Южное сердце всегда пылает огнем. Я не видел его в лицо, но полагаю, что это кто-то из старых друзей. Ударив меня, он сказал: «Получай по заслугам, шпион!» И добавил один эпитет, не буду его приводить, поскольку считаю, что он ко мне не относится. Наверно, хватил бы меня еще раз, но тут раздались шаги капитана Колберна. Поблагодари его, Лили, ведь только что ты обвинила одного из его солдат.

В порыве раскаяния и благодарности девушка протянула Колберну руку. Искушение было чрезмерным, Колберн склонился, прижал ее руку к губам, и побледневшая мисс Равенел враз залилась пунцовым румянцем. Миссис Ларю, усмехнувшись, сказала:

— Да вы настоящий француз, капитан. Вы рождены для Нового Орлеана.

— Нет, он еще не усвоил всех наших изящных обычаев, — откликнулся доктор, как видно, ничуть не шокированный действиями Колберна. — Не научен сбивать с ног кастетом старых людей, если он разошелся с ними в политических взглядах. Северяне ужасно отстали от нас в светскости, миссис Ларю. Самнер, этот вахлак, не догадался шарахнуть плантатора Брукса палкой по голове. Он тупо стоял на своем, что истина рождается в споре.

— Тебе вредно сейчас разговаривать, папа, — вмешалась Лили, — лучше будет пойти и прилечь.

Колберн откланялся, но, перед тем как уйти, спросил:

— А не опасно ли вам оставаться одним?

Лили подарила его признательным взглядом, словно и в самом деле не отказалась бы от охраны; но доктор сказал, что не видит в том надобности.

— Тот, кто напал на меня, убежал в сильном страхе. Больше он не вернется. Спасибо!

Тем не менее всю эту ночь до рассвета солдаты Десятого Баратарийского охраняли дом Равенелов и прочесывали ближние улицы, задерживая каждого, кто шел с тростью в руке и не мог сообщить о себе удовлетворительных сведений. Кстати замечу, что в этот период в Новом Орлеане было куда безопаснее жить, чем за все долгие годы его предыдущей истории, начиная с момента, когда нынешний город еще был деревушкой. Тут же могу сообщить, что незнакомец, напавший на доктора, так и не был разыскан; доктор отделался, в общем, легко, двухдневной головной болью, а мисс Равенел несколько разочаровалась в сепаратистских теориях, защищающих право каждого штата на полную самостоятельность. Дамы, особенно дамы с чувствительным сердцем, в случае если причинен ущерб тем, кого они любят, могут решиться на самые резкие выводы. Если бы сам мистер Сьюард, государственный секретарь, признанный златоуст и непревзойденный знаток конституции, три недели подряд толковал с мисс Равенел, он ничего не достиг бы; но как только какой-то новоорлеанский подонок напал на ее папу, она сразу почувствовала, что мятеж незаконен и что она — за единство республики.

— Проявление новоорлеанского темперамента, не более того, — так комментировал Равенел эту историю. — Человек не злоумышлял против меня, не готовился загодя, просто не мог упустить удобного случая. В руке у него была палка, а тут голова патриота, — скажите, ну как не ударить? Даже самый утонченный джентльмен в нашем городе не сумел бы сдержаться.

Капитан Колберн на время поддался легко объяснимой иллюзии, что поцелуй, запечатленный им на ручке мисс Равенел, несколько сблизит их и придаст более лирический характер их отношениям. Рассчитывал, впрочем, он не на прямой эффект поцелуя. Он был столь уверен в высокой духовности своей дамы, что не допускал даже мысли, что плотское соприкосновение может в какой-либо мере на нее повлиять. Сам он тоже находился во власти возвышенных, почти ангельских чувств и пренебрегал такой малостью, как трепет в крови или жар, пробегающий по позвоночнику. Но он каким-то путем внушил себе мысль и в дальнейшем упрямо, слепо держался ее, что, однажды поцеловав мисс Равенел, он как бы вправе надеяться и на второй поцелуй; что он сможет отныне открыто любить ее, не навлекая за то на себя ее гнева, и даже, быть может, рассчитывать на ответное чувство. Вопреки своему трезво-практическому новоанглийскому воспитанию и весьма характерной для него боязни совершить, даже в мыслях, смешной поступок он стал предаваться мечтаниям, в которых он объяснялся Лили, делился нежными чувствами и мало-помалу шел к счастливой женитьбе. Но в следующий свой визит к Равенелам он снова застал там миссис Ларю и — что было похуже — полковника Картера. Лили, конечно, не позабыла того, что случилось, и вспыхнула, увидев его, но в остальном оставалась такой, как и прежде, нисколько не походила на спящую царевну, расколдованную его поцелуем. Могу заверить читателя, что лобзание Колберна не породило в ее душе никаких особых мечтаний. В ту минуту действительно оно поразило ее и пробудило некий магнетический трепет. Но при этом она рассердилась на Колберна за то, что он посмел смутить ее душу, и в целом дерзкий его поступок не доставил ему никаких преимуществ. Пожалуй, она даже стала с ним чуть холоднее и старалась держать его в почтительном отдалении.

Миссис Ларю, со своей стороны, делала все, что могла, чтобы вознаградить Колберна за холодность Лили, и не потому, что он был так дружествен с ней накануне, а просто по той причине, для нее много более существенной, что он был хорош собой. Колберну, впрочем, это было совсем ни к чему; даже если бы вдовушка предложила ему руку и сердце и свое богатство в придачу, он не знал бы решительно, что ему делать с ее дарами; его просто пугал опасный блеск ее глаз и вольность ее беседы. Надо, впрочем, заметить, что чувства миссис Ларю были не столь уж искренни. Она предпочла бы, конечно, заарканить полковника, но ее авансы, увы, не имели успеха. Опытная кокетка может завлечь мужчину даже в том случае, если он неохотно на это идет; так искусный наездник может пришпорить ленивую лошадь. Но Картер был не из тех; он сам был искусен и опытен в управлении людьми, упрям и эгоистичен до крайности, и оседлать его было дано не всякому. Окажись миссис Ларю наедине с ним и в частом общении, может статься, она и преуспела бы в этом, ибо владела некоторыми тайными методами укрощения мужчин, которые безошибочно действуют на людей типа Картера. Пока же она не имела благоприятных возможностей для испытания своей системы, и ей приходилось мириться с тем, что полковник явно предпочитал общество Лили. По новоорлеанским обычаям, она не могла оставлять их вдвоем и принуждена была — в унизительной роли лакея при разговоре господ — стоять позади и прислушиваться. Потому для нее оказалось большим облегчением, когда появился Колберн и впрягся, хотя без восторга, в ее колесницу.