Алексей Шишов - Четырех царей слуга

«Генералы, полковники, бомбардиры и прочие храбрых пехотных войск урядники! Превысокий генералиссимус наш, князь Фёдор Юрьевич Прешбургский и Парижский (?!) и всея Яузы обдержатель, велел вам сказать, видя сего числа храбрый воинский ваш подвиг и смелость в приступе к неприятельскому городу и какими дивными, огнедышащими промыслы и стрельбою мочною, не устрашась неприятельской стороны жестокого противления и розных огненных вымышленных бомбов, гранат и горшков кидания и водного из многих труб литья и на шестах смолёным с огнём отбивания и землёю метания, однако ж смело лицо своё против тех всех стихий утвердясь в таком малом времени во одержание по-прежнему его град, из рук неприятеля его взяв, паки ему возвратили (?!) и тольких вязней [пленников], яко и самого воеводу и полковника со всем его полком и [с] знамёны и с ружьём взяли; а осталых храброго своего и мужественного приступа к бегству понудили, жалует за тое вашу службу».

Когда офицер кончил читать, Патрик Гордон снял с головы шлем с высоким плюмажем и выхватил шпагу. Подняв её над головой, он выкрикнул:

— Слава государю Петру Алексеевичу! Слава бутырцам! Ура!..

И нестройное, но громогласное и многоголосое «ура» прогремело над каре Бутырского солдатского полка, разнеслось эхом над Кожуховым полем.

После этого бутырцы расположились артелями на лугу обедать. На радостях «генералиссимус Фридрих» — князь Фёдор Юрьевич Ромодановский велел «потчивать довольно» своих храбрых воинов. А всех пленников отпустить восвояси, предупредив, чтобы вместо походного лагеря не дай бог оказались по домам в Москве.

Обед действительно вышел праздничный: каша-толокнянка была сдобрена мясной порцией. Каждый солдат по случаю одержанной виктории получил винную порцию. Чаша вина враз снимала с людей накопившуюся за день усталость, спадала боль от ушибов и ожогов.

Оставив за себя старшим в полку одного из батальонных командиров, генерал Гордон поспешил к шатру главнокомандующего. Там должно было продолжиться застолье в честь именин царского фаворита генерала Франца Лефорта. Но в шатре Ромодановского швейцарца не оказалось. На вопрос Гордона, где именинник, князь Фёдор Троекуров вполголоса ответил:

— Побит, однако, на приступе наш дорогой Франц Яковлевич. Сильно побит польским королём-то...

— Как такое случилось? И что с генералом? Где он?

Из дальнейших расспросов Патрик Гордон узнал, что во время штурма именитый именинник получил действительно серьёзное ранение — Францу Лефорту «огненным горшком обожгло лицо» — и что он сейчас отлёживается в своей палатке в окружении лекарей.

Сам «контуженный» полковой командир генерал Лефорт тот эпизод кожуховской войны в письме своему брату в швейцарский город Женеву описывал так:

«В меня бросили горшок, начиненный более чем четырьмя фунтами пороху; попав мне прямо в плечо и в ухо, он причинил мне ожог, именно обожжена была кожа на шее, правое ухо и волосы, и я более шести дней ходил слепым. Однако, хотя кожа на всём лице у меня была содрана, всё же я достиг того, что моё знамя было водружено на равелине и все равелины были взяты...

Я безусловно принуждён был удалиться в тыл, чтобы перевязать раны. В тот же вечер мне была оказана тысяча почестей. Его величество принял в моём злоключении большое участие, и ему было угодно ужинать у меня со всеми главными офицерами и князьями. Я угощал их, несмотря на то, что вся моя голова и лицо обвязаны были пластырями. Когда его величество увидел меня, он сказал:

— Я очень огорчён твоим несчастием. Ты сдержал своё слово, что скорее умрёшь, чем оставишь свой пост. Теперь не знаю, чем тебя наградить, но непременно награжу».

Патрик в тот вечер оказался среди гостей в лефортовской палатке, мало чем напоминавшей походную. Поднимались тосты за царя-батюшку Петра Алексеевича, за одержанную викторию над «польским королём», за именинника, который в это время, лёжа на кровати, почти ничего не видел, мужественно перенося все боли.

Уже за полночь, прощаясь с хозяином застолья, генерал Гордон сказал своему соседу по Немецкой слободе:

— Держись, Франц. Ты любим его величеством и храбр. Твоё будущее в Московии ещё впереди.

Франц Яковлевич в порыве признательности за такие добрые пожелания прижал руку к сердцу. Он знал шотландца как человека прямого в суждениях и чистосердечного в пожеланиях другим.

5 октября «армия» князя-кесаря Ромодановского отдыхала после баталии. Лил сильный дождь, и люди из пехотных полков укрывались от ливня в палатках, шалашах, под обозными повозками. Ожидали все, не зная какой, приказ царского воеводы-«генералиссимуса».

В тот день мокла под открытым небом лишь конница, сторожа выхода противника из обоза у Коломенского. Но изгнанные из «Безымянного городка» осаждённые так и не вышли в поле для нового боя. Сыро было и ветрено.

Патрик Гордон весь день пребывал в окружении царя. Тот остался сильно недоволен быстрой сдачей крепостицы и бегством из неё стрельцов. Разгорячённый вином и молчанием окружающих, Пётр Алексеевич гневно упрекал собравшихся в шатре военачальников:

— Взяли ретраншемент штурмом — молодцы! Хвалю вас всех! Но где правильная осада? Где устройство многих редутов? Где устроенные апроши? Где подкопы под вал? Где пороховые мины? Где всё это?..

Окружавшие самодержца генералы и полковники не всегда приязненно посматривали в сторону на Патрика Гордона. Каждый знал, сколь трудов вложил служилый иноземец в обучение царя различным военным наукам, в том числе и осадному делу. Думалось многим — побили «польского короля» Бутурлина, разгромили полки московских стрельцов не без урона своих солдат, викторию одержали, так в чём упрёк его величества к ним, его рабам?

Военачальники «генералиссимиса Фридриха» пока отмалчивались. Выжидали, не зная, куда гнёт государь. Но подспудно понимали, что Кожуховская война для них ещё не окончена. И московских усадеб им в ближайшее время не видывать.

Ситуация разрядилась за обедом. В шатре бомбардира Петра Алексеева за столом «откушивали» только трое ближних людей — сам хозяин, его сверстник кравчий князь Борис Алексеевич Голицын и убелённый сединами генерал Пётр Иванович Гордон. Им самодержец давно доверял во всём:

— Ваша милость, генерал, что ты скажешь — удался нам штурм вчерашний или нет? Смотрелась ли осада правильной, как требует наука фортификации или нет?

Патрик Гордон заждался такого вопроса от царя. И ответ давно уже был одуман и решён. Но отвечать он начал осторожно, дабы случаем не вызвать неправедный гнев правителя:

— Виктория одержана полная. Потешные и солдаты бились молодцами. И поджигательная телега вашего величества своё дело сделала. Но осаду правильной до конца назвать нельзя.