Валентин Азерников - Долгорукова

— Да, пожалуй, пора, — согласился Александр и повернул к выходу, пропустив вперёд Марию и Николая. Он подождал, пока они усядутся в экипаж, и последовал за ними.

Вдруг прогремел выстрел. В тишине Летнего сада он был подобен грому.

Стреляли в него, в императора! Чернявый человек с незначительными чертами лица уже бился в руках набежавших адъютантов. Александр широкими шагами направился к нему. Страха не было. Было любопытство: кто таков, как осмелился, есть ли соучастники?

Под ноги попался пистолет, ещё пахнувший порохом. Он подобрал его и протянул Рылееву:

— Возьми, отдашь полицмейстеру.

— Имя, звание? — спросил он, вплотную подойдя к стрелявшему.

— Каракозов Дмитрий, дворянин, — отвечал тот, не отводя глаз.

— Дворянин? — удивлённо переспросил Александр. — Как же ты посмел поднять руку на своего государя?!

— Ежели бы не помешали, попал бы, — хладнокровно отвечал тот.

Александр оглянулся. Рядом с Рылеевым стоял человек среднего роста в одежде мастерового.

— Вот, Ваше величество, человек, который отвёл руку злодея, — сказал Рылеев.

— Кто таков? Благодарю тебя. Ты спас мне жизнь.

— Не я, Господь всемогущий спас, — отвечал человек, норовя стать на колени и приложиться к руке Александра. — Осип я Комиссаров, звание мещанин, вашего императорского величества преданный раб.

— Будешь награждён, — сказал Александр и мимолётным движением прижал его к груди.

Летний сад мигом наполнился людьми, словно бы порыв ветра нанёс их. Толпа окружила Каракозова. Со всех сторон гремели крики: «Убить злодея!», «Разорвать в клочья!», «Дайте его нам, дайте!».

— Увезите его в часть! — приказал Александр. — Это либо умалишённый, либо заговорщик. В любом случае следует дознаться.

— Ура Государю! — кричала толпа в едином порыве. — Слава освободителю! Слава спасителю!

Кто-то хриплым голосом затянул: «Боже, царя храни...» Голоса подхватили...

— Я тронут, господа! Благодарю вас, — обращаясь к толпе и садясь в коляску, произнёс Александр. — До встречи в Казанском соборе, где будет отслужен благодарственный молебен.

Весть о покушении мигом облетела столицу империи. Казалось, весь Петербург высыпал на улицу. Казанский собор был полон. Мало сказать полон — был битком набит да и взят в окружение ликующим народом. Это была красноречивая демонстрация любви и преданности. Да и событие выходило из ряда вон — покушение на жизнь императора. Такого дотоле Россия не знала. Она прочно затвердила: особа императора священна и неприкосновенна! Император — помазанник Божий. И вдруг нашёлся человек, который осмелился поднять руку на государя. И к тому же дворянин!

— Повесить его! — вопила толпа.

— Подумаешь — повесить, — отозвался какой-то бас. — Четвертовать и то мало!

— Ура Государю, ура!

Во всё это время Александр чувствовал подъем. Народ ликовал, народ славил своего государя и ненавидел убийцу. Это ли не награда! Комиссарову указом было даровано дворянство. Личное. Он был щедро награждён.

Но вот отшумели торжества по случаю чудесного спасения государя от злодейского покушения, и Александр сразу как-то обмяк. Ему доложили, что Каракозов никакой не сумасшедший, он пошёл на чудовищное преступление будучи убеждён, что оно во благо, что его имя войдёт в историю России как избавителя от тирании.

— Вот плоды либерализма, Ваше величество, — сказал Валуев, пришедший с очередным докладом. — И мы будем их пожинать ещё не раз.

Уж если Пётр Александрович заговорил о либерализме, стало быть, и в самом деле благие семена, которые он щедро бросал в землю империи по наущению брата Кости, тётушки Елены Павловны и многих их приверженцев, дали отравленные всходы.

— Это фанатик, — убеждал его Константин Николаевич. — Дай роком отмеченный: фамилия-то переводится с тюркского как «чёрный охотник»: Кара-козов. Чёрный охотник! — с ожесточением повторил он. — Всколыхнул всю империю, мерзавец.

— Теперь найдутся другие таковые охотники, — ровным голосом произнёс Александр, — которые последуют ему. Нет, милый Костя, из всего этого следует, что я ослабил бразды правления. Таково мнение многих. Послабления, которым я потворствовал с твоей, можно сказать, подачи, принесли отравленный плод. Дознание ведётся, и, как мне докладывали, уже выявлен заговорщический кружок, в котором обретался злодей Каракозов. Вскорости мы будем знать подробности.

Подробности не помедлили явиться. Перед императором лежал протокол показаний почётного гражданина Николая Ишутина. Он читал, испытывая и гнев, и возмущение: «1866 года, мая 29 дня... почётный гражданин Николай Ишутин на вопросы объяснил: «Цель общества «Организация» — посредством революции устроить общество на социальных началах; вот те главные принципы, которых это общество придерживалось: земля есть принадлежность государства, всякий член государства имеет полное право на известную часть земли... Государственные вопросы решаются с рассмотрением депутатов всех обществ или областей. Государь есть полный выразитель общественных нужд и потребностей страны... Кроме того предполагалось устроить кружок «Ад». Цель этого кружка была цареубийство, в случае ежели правительство не согласится с требованиями. Члены «Ада» должны отчуждаться от всех порядочных людей и, чтобы отвлечь от себя подозрения правительства, сделаться абсолютным негодяем, взяточником и вообще окружить себя самой гадкой обстановкою... Каракозов только один раз был на сходке «Организации»... Нужно заметить, что он часто приставал к нам с требованием начать дело «Ада» скорее, говоря притом, что он чувствует себя больным и думает, что скоро умрёт, и потому не хочет даром умирать...»

Александр читал показания дворянина Дмитрия Юрасова, домашнего учителя Ивана Худякова и других прикосновенных к кружку заговорщиков первоначально с возмущением, затем с любопытством, ловя в них здравые суждения. Всё это были дворяне, порядочные, мыслящие люди, и не будь в их программе цареубийства, к ним можно было бы отнестись с умеренной снисходительностью.

Но цареубийство! Но намерение посягнуть на государственное устройство путём революции! Это было чудовищно.

Ему принесли свежий номер изловленного «Колокола». Всё-таки его главный политический недоброжелатель мыслил здраво, несмотря ни на что. Он писал: «Выстрел 4 апреля был нам не по душе. Мы ждали от него бедствий, нас возмущала ответственность, которую на себя брал какой-то фанатик... Только у диких и дряхлых народов история пробивается убийствами».

Каракозова надлежит повесить — это само собой. Но как быть с остальными. С тем же Ишутиным, который являлся главою преступного сообщества, однако дал чистосердечные показания? Как вообще быть? В обществе зреет нечто несообразное, подспудное, революционное, злодейское... Вот и доставленная ему прокламация некоего общества «Молодая Россия», ещё не обнаруженного, призывает совершенно недвусмысленно: «Выход из этого гнетущего страшного положения... один — революция, революция кровавая, неумолимая, революция, которая должна изменить радикально всё, всё, без исключения, основы соверенного общества и погубить сторонников нынешнего порядка. Мы не страшимся её, хотя и знаем, что прольются реки крови, что погибнут, может быть, невинные жертвы».