Юрий Качаев - Синее железо

Ант Бельгутай и Ли Лин вели неторопливый разговор. На асо был зеленый шелковый кафтан, затканный по рукавам серебряными листьями; круглый ворот с собольей оторочкой открывал стройную мускулистую шею; шаровары из тонкого сукна были заправлены в лосиные сапоги без каблуков.

Лицо асо, уже потерявшее мальчишескую мягкость, казалось бесстрастным, но серо — голубые глаза смотрели на собеседника с пристальным, цепким вниманием.

— Ой-Барс видел сам, как Этрук выпустил холзана[93], взятого из Орды, — негромко говорил Ли Лин. — Я думаю, птица понесла шаньюю весть, которая вызовет его гнев. И тогда весной будет много крови.

— Холзан может не долететь, — не сразу отозвался Ант.

— О нет. Он вынослив, и к тому же в Орде его ждет самка.

— У Этрука есть еще такие птицы?

— Не знаю, асо. Но я советую тебе собрать дань.

«Если бы выиграть еще год», — подумал Ант и, не глядя на Ли Лина, холодно сказал:

— Хорошо. Через сорок дней хунну получат золото и меха. Впервые в его душе шевельнулось неприязненное чувство к китайцу. Впрочем, Ант понимал, что Ли Лин, человек без родины, равнодушен и к хунну и к динлинам и нельзя его осуждать за это. Он — как пущенная наугад стрела, которая никогда не долетит до цели, потому что этой цели не существует.

Асо поднялся и, обращаясь к гостям, предложил проехаться по городищу.

На улице, созывая народ, уже гремели праздничные бубны.

Их круглые тугие звуки катились в морозном воздухе, как невидимые шары. На лицо Анта набежала тень. Он вспомнил обтянутые человеческой кожей барабаны шаньюя. На миг всплыло перед глазами его медное лицо с тяжелыми козырьками век и натянутая улыбка, с которой он показал Анту на барабаны: «Видишь, асо, каганы, изменившие мне, верно служат после своей смерти. Звоном своей шкуры они сопровождают мои победы…»

Рядом с Антом ехали наместник и Артай. Пестрый людской омут на минуту расступался перед всадниками, чтобы вновь сомкнуться за их спиной; в воздухе курились синие струйки чада, поднимавшегося от железных решеток, на которых жарилось мясо; вокруг деревянных кадок с домашним вином и хмельным мёдом толпились любители выпить.

Рассеянный взгляд Анта остановился на бородатом динлине огромного роста: он заметно выделялся даже среди своих соплеменников. Великан был раздет до пояса, его обожженное ветром лицо казалось приставленным к могучему белому торсу, покрытому замысловатой татуировкой. В руках бородач держал толстую железную полосу. Не говоря ни слова, он завязал ее в узел и вздохнул. Окружавшие его зеваки засмеялись, но бородач был серьезен.

— Кто развяжет, тому золотой, — сообщил он.

— А если нет?

— Золотой с него. Пробуйте.

Несколько дюжих молодцов один за другим попробовали и смущенно выложили монеты на широкую, как поднос, ладонь силача. Больше охотников не находилось.

Ант с улыбкой покосился на Артая. Тот крякнул и, не слезая с коня, протянул руку:

— Дай — ка мне.

Зеваки притихли, глядя на Артая. Его лицо медленно наливалось кровью; потом на плечах затрещал меховой кафтан, разлезаясь по швам и обнажая желтые оленьи жилы. Наконец железное кольцо узла дрогнуло и стало понемногу расширяться. Скоро в него уже мог войти кулак. Артай просунул в отверстие пальцы обеих рук, прижал полосу к груди, и узел, слабея и уступая в упорстве человеческим мышцам, пополз в стороны. Тяжело дыша, Артай бросил железину на землю и вытер шапкой лицо.

— Это не люди, это слоны, — покачав головой, сказал Ли Лин.

Ант перевел его слова, и толпа вокруг обрадованно захохотала. Не смеялись только сотники.

— Кто ты и чем занимаешься? — спросил бородача Ант.

— Зовут меня Сульхор, из рода Кабарги. — Великан поднял с земли овчинный кафтан, отряхнул от снега и набросил на плечи. — А дело у меня простое, асо, — вожу в городище дрова.

— Хочешь в мою дружину?

Сульхор поскреб в затылке, белой подковой сверкнули зубы:

— А еды у вас хватит?

— Голодным не будешь. Ступай в детинец, спроси Анаура: он оденет тебя и выдаст оружие. Коня выберешь сам да не сломай ему хребет, когда будешь садиться. Лошади нынче дороги, — под смех толпы докончил Ант и толкнул ногой своего жеребца.

Площадь гудела. В центре ее потешали народ канатные плясуны и вожатые разных зверей, обученных всяким веселым выходкам. Был здесь медведь, который показывал, как у него болят зубы. Обхватив кудлатую голову лапами, он раскачивался из стороны в сторону и горестно мычал. Был верблюд, облезлый, с вялыми, как пустые бурдюки, горбами. По приказу хозяина он опускался на мозолистые колени и «умирал».

— А теперь покажи, как ты пьешь воду, — громко говорил хозяин.

Животное тыкалось губами в невидимое ведро, потом высоко поднимало голову и тревожно поглядывало по сторонам.

— У верблюда раньше были рога, — скороговоркой продолжал вожатый. — Я правду говорю, Хончир? (Верблюд величаво кивал в ответ.) Однажды к нему пришел марал и сказал: «Я иду на свадьбу к тигру. Дай мне твои рога, очень уж они красивы». Верблюд дал. А назавтра марал не пришел. Остался наш верблюд безрогим. Видите, как он пьет теперь и все глядит по сторонам? Это он ждет обманщика — марала. А марал? Марал каждый год в это время теряет свои рога — случается, и вместе с жизнью. Не завидуйте, люди, чужому украшению! Краденое не приносит счастья!..

В конце площади под свист флейты и тягучие звуки берестяных рожков показывали свою удаль наездники — пастухи. На полном скаку они подхватывали с земли брошенные монеты, приплясывали стоя в седле и ловко, как ласки, ныряли под брюхо лошади.

Ли Лин и хунну отправились восвояси на третий день, увозя с собой богатые подарки. Старейшины тоже разошлись по домам, но лишь поздним вечером. Многие из них были расстроены. Праздник закончился вовсе не весело — неожиданным и крутым разговором с асо.

Ант Бельгутай вдруг потребовал, чтобы каждый род в течение месяца внес в казну налог за год вперед: деньгами, пушниной и лошадьми.

— Такое случалось только в войну, — возмутились старейшины. — В мирное время твой отец, да будет его имя бессмертно, никогда этого не делал.

На асо со всех сторон посыпались упреки:

— Мало тебе золота, которое привезли данники?

— Видно, мало, чтобы заткнуть глотку шаньюю!

— А не отдать ли хунну последние штаны?!

И тут прозвучали два слова, заставившие всех испуганно умолкнуть:

— Хуннуский выкормыш!

Лицо юного асо побелело. Отыскав глазами обидчика, он сказал:

— Ты мой гость, Угабар, а обычай предков не велит мне обнажать меч в собственном доме. Мы встретимся завтра.