Александр Струев - Царство. 1955–1957

— Запретить надо колокола, — продолжал Хрущев. — Петр I однажды церковный звон запретил, колокола поснимал и на пушки переплавил. Вот был царь! Царь-народник! Он церковь не жаловал.

— Вы — как он! — бесхитростно вставил Брежнев.

Хрущев внимательно посмотрел на подчиненного: «Не насмехается ли надо мной?»

Высказавшись, Леонид Ильич принялся за куриную ножку.

«Вроде не насмехается!» — решил Первый Секретарь.

— Запретим этот чертов звон, Леонид, обязательно запретим! И проклятый венгр-кардинал людей взбаламутил, — снова возвращаясь к венгерским событиям, продолжал Хрущев. — Выпустили из тюрьмы, думали порядочный, оценит, а он стал пропаганду насилия вести, проповеди читать, только уже не про Бога, не про любовь к ближнему заговорил, а довел до смертоубийства. Религия, мать ее! Под хороших маскируются, а сами — бесы! Правильно сказано: «Церковь — опиум для народа!»

Никита Сергеевич с сожалением посмотрел на пустую бутылку.

— Что, Леня, сходить за новой?

— Можно.

— Нет, не пойду, а то Нина Петровна заругает.

— Как знаете! — пожал плечами охотник.

— Что там твой друг Кадар?

— То парень наш. Венгрия теперь никуда не денется. Как говорится — порядок в танковых войсках! — отрапортовал Леонид Ильич.

Напротив Хрущева сидел заместитель председателя КГБ Миронов.

— Ну что, добил Круглова?

— Добил. Написал заявление, сегодня последний день у Маленкова дорабатывает.

— Я б его, гада, за Можай заткнул!

— Уходит, Никита Сергеевич, уходит!

— А Маленков что?

— Фыркал.

— Во фрукт!

— Я ему сказал, ЦК считает, что целесообразней Круглова с замминистра снять.

— Ты с Маленковым говорил?

— Я.

— А с Кругловым?

— Я и Рясной, Круглова мы на Лубянку вызывали. Строго говорили.

— Правильно. Надо его еще из квартиры турнуть!

— Турнем.

Миронов заерзал на стуле.

— Никита Сергеевич, вы меня от Серова защитите!

— Чего он?

— Наезжает. Говорит, чего к Хрущеву бегаешь?

— Ревнует, значит?

— Не то слово!

— А Рясного не ревнует?

— Тот же пьет. Серов его всерьез не воспринимает, но как работника ценит. Людей со старанием сейчас мало, а кадры, как вы знаете, решают все, — закончил Миронов.

— Не кадры, а я все решаю! — раздраженно сказал Хрущев.

— Конечно, вы, товарищ Первый Секретарь!

Николай Александрович Булганин любовно раскладывал перед собой почтовые марки, выстраивая их правильными рядами. Те марки, где рисунок размещался горизонтально, ставились в один ряд, те, что главной имели вертикаль, — заполняли другой. И хотя, по правилам, марки полагалось размещать по нарастанию номинала, Николай Александрович этим правилом пренебрегал:

— Когда альбом открываешь, главное, чтоб страница красиво смотрелась! — излагал он.

Собирание марок произошло случайно, кто-то рассказал, что президент США Рузвельт был заядлый филателист и что на встрече глав государств-союзников в Тегеране, когда тройка решала судьбу фашистской Германии, для позитивного настроя к СССР Рузвельту преподнесли редчайшую советскую марку. Президент США сиял от удовольствия. Этот факт полностью подтвердил дипломат Громыко.

— А что в этой марке особенного? — поинтересовался Булганин.

Выяснилось, что в 1935 году была выпущена специальная серия, посвященная спасению челюскинцев, одна из марок серии была с изображением летчика-героя Сигизмунда Леваневского, позже на ней была сделана надпечатка: «Перелет Москва — Сан-Франциско через Северный полюс», только летчик Леваневский до Сан-Франциско не долетел. Совершая рискованный перелет, он, вероятно, сбился с маршрута и разбился, а марки с надпечаткой уже поступили в продажу и разошлись одиннадцатитысячным тиражом, отчего получила у коллекционеров впечатляющую оценку.

— Значит, марки имеют ценность?

— Разумеется! — подтвердил Громыко. — Некоторые дорожают почище золота.

— Я на дорогие марки вряд ли скоплю, расходов у меня много! — вздохнул Николай Александрович, но марки собирать начал.

Раскладывание и разглядывание их совершенно успокаивало нервы; испортит кто-нибудь настроение, приедет предсовмина домой и сразу садится за марки. Возни с ними была уйма! Чтобы поместить марку в альбом, нужно было наклеить на ее заднюю сторону небольшую бумажку, которая, впоследствии, цеплялась за альбомный лист. Но расклеить марки в альбом было делом техники, сложнее всего было красиво расположить их на листе, выставляя серию за серией так, чтобы, когда возникали они перед глазами — дух захватывало!

Сопя от удовольствия, премьер больше часа двигал взад-вперед бумажные квадратики. Превосходную подборку он привез из Англии, огромный альбом передали китайцы, и индусы, как едут в Москву, обязательно запасаются марками.

— Пусть побольше стареньких прихватят! — указывал протокольщику Николай Александрович. — Ты им намекни деликатно.

Скоро и без намеков приезжающие в СССР делегации запасались почтовыми марками, которые торжественно вручались председателю Советского правительства.

— Наконец расставил! — с облегчением вздохнул Николай Александрович и осторожно, чтобы не перепутать выстроенные в ряды марочки, отодвигал альбом на край стола: придет с учебы дочь и старательно приклеит марки на плотные страницы кляссера.

Особо нравились Николаю Александровичу марки с изображением женщин, для таких он выделил отдельный альбом и именовал его «коллекция», особый раздел в этом альбоме занимали марки с обнаженными красавицами, любовно названными «лягушата». Другие альбомы были заполнены животными и растениями, флору и фауну филателист также не оставил без внимания. Был еще толстый кляссер с пароходами, самолетами и поездами и значительная подборка отечественных марок. Марки, которыми Николай Александрович занимался в этот вечер, приехали из Белграда, привез их посол в Югославии Фирюбин.

расхаживая вокруг письменного стола и любуясь своей работой, напевал удовлетворенный коллекционер.

— Что, Лерочка, теперь будет? — причитал Маленков. — Сегодня министерства сокращаем, а завтра Хрущ за нас возьмется. Круглова в Киров заткнул, заместителем председателя Совнархоза. Из-за дочери его гробит, что его сыну отказала. Это ж феодализм! — возмущался Георгий Максимилианович.

— Сами разбаловали!

— Сколько раз его перед Сталиным выгораживал, а он?!

— Хватит мямлить! — отрезала Валерия Алексеевна. — Хрущева надо снимать, а вы все вздыхаете, хнычете! Нечего сказать — мужики!