Александр Струев - Царство. 1955–1957

Перед мероприятиями город не только убрали и помыли, но и удалили из столицы весь сомнительный элемент: алкоголиков, хулиганов, тунеядцев, отщепенцев и особенно — неблагонадежных, то есть людей, имеющих разногласия с советской властью, позорящих и ненавидящих ее. На время проведения фестиваля всех сомнительных отправили за 101-й километр. Фестивалю во всем дали зеленый свет, государственным ведомствам предписывалось оказывать всяческое содействие комсомолу, даже бдительная милиция прогуливалась по дорожкам с благожелательными улыбками. Повсюду звучала музыка, развевались флаги, сияла иллюминация, вечера не кончались до утра. По городу, как по морю, катились волны веселья, танцы, песни, смех! Молодежь ликовала, что творилось вокруг! Лето дышало молодостью, праздником, свободой. Композитор Соловьев-Седой и поэт Матусовский сочинили замечательную песню, и теперь из каждого уголка доносился ее душевный напев:

«Подмосковные вечера» перекладывали на тысячи языков, они сделались гимном фестиваля, гимном любви. Любовь выплескивалась повсюду, звенела поцелуями, кружилась в вальсе, клокотала в ритмичных плясках Африки, обжигала и завораживала. Москва породнила всех: темнокожих африканцев, желтых китайцев, пылких мексиканцев, улыбчивых японцев, застенчивых малайзийцев, чопорных англичан, жизнелюбивых французов, заводных итальянцев! Но особым вниманием пользовались негры. Они, точно магнитом, притягивали русоволосых девчат, а когда черные атлеты улыбались, завораживали женскую половину не только мускулистыми формами, но и ослепительным сверканием зубов!

Катя Судец рассказала, что вчера они собрались в сквере и стали играть в бутылочку, и она два раза целовалась с темнокожим красавцем из Эфиопии, а Ирку Брусницыну чуть не уволокли к себе в медицинское общежитие высоченные сенегальцы. Некоторые делегации расселили в общежитиях университетов. Юра, Юлиан, Чарли, Слава, Денис, Антон, братья Никольские ночи напролет каламбурили в гуще француженок и испанок. Антон попал в объятия стройной, высокой девушки из Перу и утверждал, что после фестиваля уезжает с ней. Коля Псурцев подарил белокурой польке альбом марок, которые собирал со школы и считал самым ценным своим сокровищем, а Вася Григорьев осыпал поцелуями и обещаниями жениться креолку из Аргентины. За эти 10 дней ребята успели сдружиться так, как будто знали друг друга с рождения. Веселье, шум, гам летели по улицам и утром, и вечером, и ночью. Когда гости стали разъезжаться, тысячи юношей и девушек провожали новых друзей со слезами на глазах. Кто-то обещал обязательно вернуться в Москву, кто-то клялся в любви до гроба, кто-то рассказывал, что скоро на земле не будет границ и можно будет запросто перемещаться по белу свету. Все плакали, обнимались, грустили и радовались — какое счастье, что их свела судьба! Неизгладимым следом фестиваль врезался в душу каждого участника, обручил Москву и весь мир. Никто не верил в разлуку, кругом царила любовь!

В Массандре, чуть выше дворца Александра III, в прошлом году выстроили большой дом. Здесь планировали проводить встречи с руководителями братских коммунистических партий. Рядом с особняком оборудовали тир, напротив тира была поляна, где поставили аппарат, выбрасывающий тарелочки для прицельной стрельбы. Сегодня целое утро по ним и стреляли. Жуков, как и Хрущев, бил без промаха. Отстреляв час, решили сразиться за первое место, и соревнование началось. Сначала высадили Серова, потом вылетел Лобанов, потом Брежнев, дальше, четыре круга подряд, Георгий Константинович и Никита Сергеевич шли нога в ногу. Оба раскраснелись, разгорячились. Легкой победы у маршала не получилось, да и Хрущев не смог вырвать первенство. От тридцатиградусной жары и напряжения стрелки взмокли.

— Стоп! — прекратил состязание Анастас Иванович. — Тут законная ничья! — объявил он.

Соперники нехотя согласились. Пал Палыч Лобанов испереживался, что остывает приготовленный суп.

— Обедать, так обедать! — согласился Никита Сергеевич.

Жуковский Гюнтер с утра колдовал над мясом и кулебякой. К нежнейшей косуле предлагалось два салата, суп же на этот раз готовился легкий, грибной.

В Крыму постоянно пили вино. Известный винодел Егоров с молодым помощником Колей Бойко в сторонке орудовали с бутылками. Вина были на совести Анастаса Ивановича, который понимал в них толк и безошибочно разбирался, чем, когда и кого поить. Даже искушенных иностранцев Микоян заставлял восторгаться напитками. Жуков ел без аппетита, выпивать же наотрез отказался, настроение у маршала испортилось — не выиграл соревнование, а значит, ничто ему было не в радость. К тому же слащавый Брежнев действовал на нервы, встревая с постными анекдотами, над которыми ухахатывался Первый Секретарь. В отличие от коренастого кривоногого Жукова, Брежнев был высок, чернобров, осанист, и бабы на него просто вешались. А какие, кроме смазливого вида, у него достоинства? Тупые анекдоты? Принеси-подай! Одно недоразумение, а ведь Секретарь ЦК! Так бы и дал промеж глаз! За что только Хрущев его любит? Да и сам Никита в последнее время раздражал полководца — все знает, все умеет, несет полную околесицу! А по существу ничего не знает и не умеет ничего! Об этом ему в лоб сказали на Президиуме ЦК, и если бы не Жуков, в руках которого сосредоточена военная мощь, вылетел бы «стратег» из ЦК, как пробка из бутылки, сеял бы сейчас пшеницу в далеких казахских степях!

«Я спас, я удержал!» — не успокаивался военачальник.

Бестолковость Первого Секретаря после победы над заговором поражала: двуличного Ворошилова не наказал, изменника Булганина не тронул. Они ж были первыми подпевалами у Молотова с Кагановичем!

«Бестолочь, Никита, держит за пазухой тухлятину!»

Один Ваня Серов казался маршалу вменяемым и адекватным.

«Но Ванька — продукт бериевско-сталинского воспитания, а это само по себе нехорошо!» — размышлял Жуков.

Вернувшись из Белграда, маршал намеревался встретиться с Рокоссовским и предложить ему должность первого заместителя военного министра, от лицемерного Малиновского решил окончательно освободиться. На Рокоссовского можно положиться. Жуков специально промурыжил его без работы, чтобы предложение выглядело ценней, чтоб ближе стал Константин. Сначала были мысли Рокоссовского услать в Тмутаракань, на край света, но поразмыслив, Жуков передумал: лучше пусть рядом будут свои, чем чужие. Генералы Телегин, Крюков, Малинин, кадровик Кузнецов, десантник Маргелов составляли надежный костяк, но своих было недостаточно.