Рафаэль Сабатини - Ночи Истории

Густав через плечо посмотрел на вошедшего.

— Бьелке! — воскликнул он. — А я думал, что вы уехали в деревню!

— Я даже представить себе не могу, — ответил барон, — что именно создало у вашего величества столь ошибочное впечатление.

Должно быть, он улыбнулся в душе, наблюдая, как эти слова смутили его величество.

Король тем не менее рассмеялся нарочито беззаботно.

— Я сделал этот вывод из вашего отсутствия при дворе в такую ночь! Что вас задержало? — И, не дожидаясь ответа, задал второй вопрос: — Что скажете о моем домино, барон?

На черном атласном фоне королевского домино переплетающимися красными и золотыми нитями были вышиты языки пламени. Работа была выполнена столь искусно, что, когда король повернулся, вышивка вспыхнула в свете свечей, как настоящее пламя.

— Ваше величество будет пользоваться большим успехом, — сказал Бьелке, испытав удовольствие от жестокой шутки. Шутка и впрямь была стоящей, ибо он уже не собирался доводить до конца дела, ради которого так спешил во дворец.

— Верно! Я заслуживаю успеха! — ответил король беспечным тоном и вновь повернулся к зеркалу, поправляя мушку, посаженную на подбородок слева. — Мое домино бесподобно. Кстати, Франсуа тут ни при чем, расположение языков пламени придумал я сам. Мне пришлось немало потрудиться и поломать голову.

В этих словах Густава отразилась вся его сущность. Этот король-повеса мог бы стать знаменитым церемониймейстером или оперным импресарио. Быть может, то, что судьба уготовила ему родиться наследником трона и стать монархом, стало его подлинным несчастьем. Подобно многим королям, которые плохо кончили, он родился не тем, кем следовало бы.

— Идею мне подсказал Гойя, — продолжил он. — На одной его картине я увидел чудесную накидку с драконами и факелами.

— Наряд выглядит несколько зловеще, — сказал Бьелке, насмешливо улыбаясь, — похож на одежду грешника, которою ожидает искупительная смерть.

Армфельт запротестовал, изобразив на лице притворный ужас, но Густав лишь цинично рассмеялся.

— О! Я считаю, что это более всею подходит мне. Такое просто не приходило мне в голову.

Нащупывая коробку с помадой, рука короля сдвинула с места несессер из красного сафьяна. С его крышки упал продолговатый конверт, привлекший внимание Густава.

— Что это? — король поднял конверт и прочел на нем: «Его величеству. Срочно и секретно».

— Что это, Франсуа? — голос короля прозвучал неожиданно резко. Камердинер бесшумно шагнул вперед. Армфельт поднялся с дивана. Он, как и Бьелке, был встревожен внезапным изменением тона короля и подошел поближе к своему господину.

— Как попало сюда это письмо?

На лице камердинера отразилось совершенное изумление. Возможно, письмо принесли сюда час назад, пока его не было. В это время он заканчивал оформление королевского костюма. До тех пор письма здесь не было, иначе он заметил бы его.

Трясущимися пальцами король сломал печать и развернул письмо. Затем, издав презрительное восклицание, передал его секретарю.

Бьелке сразу же узнал руку полковника Лиллехорна, одного из заговорщиков, которому накануне решительных событий изменила храбрость. Он писал:

«Ваше Величество! Прислушайтесь к предупреждению человека, который, не будучи у вас на службе, не надеясь на ваше благоволение и осуждая ваши злодеяния, тем не менее желает предотвратить грозящую вам опасность. Вас собираются убить, и этот замысел уже был бы приведен в исполнение, не будь отменен бал, который должен был состояться на прошлой неделе в Опере. То, что не удалось тогда, несомненно, будет осуществлено сегодня вечером. Оставайтесь дома и остерегайтесь появляться на балах и в общественных местах до конца года, пока угомонятся фанатики, жаждущие Вашей крови».

— Вам знаком этот почерк? — спросил Густав.

Бьелке пожал плечами.

— Почерк, вероятно, измененный, — уклончиво ответил он.

— Вы прислушаетесь к предупреждению, ваше величество?

— воскликнул Армфельт. Он прочитал письмо, склонившись над плечом секретаря, и его лицо заметно побледнело.

Густав презрительно рассмеялся.

— Воистину, я лишился бы всякой радости жизни, если бы слушал каждого паникера.

Однако по изменившемуся цвету его лица было видно, что король рассержен. Пренебрежительный тон анонимного послания задел его гораздо сильнее, чем сам смысл. Несколько мгновений он мял в пальцах ленту для волос, задумчиво выпятив нижнюю губу. Наконец, с досадой выругавшись, протянул ленту камердинеру.

— Перевяжите мне волосы, Франсуа, — сказал он, — и мы пойдем.

— Пойдем? — в ужасе воскликнул Армфельт. Его лицо побледнело настолько, что слилось с костюмом цвета слоновой кости.

— Неужели вы полагаете, что меня можно испугать так, что я забуду о развлечениях? — Однако следующий вопрос, заданный королем, говорил о том, что страх уже зацепил его.

— Между прочим, Бьелке, почему вы отменили бал на прошлой неделе?

— Советники из Гефла потребовали тогда у вашего величества срочной аудиенции, — напомнил ему Бьелке.

— Да, я помню, что это вы сказали в тот день. Но, приступив к делу, мы поняли, что оно не такое уж срочное. Быть может, у вас были другие причины, например какие-нибудь подозрения?

Король устремил пристальный взгляд своих темно-синих глаз на бледное, похожее на маску, лицо секретаря. Серьезное, почти суровое выражение лица Бьелке сменилось улыбкой.

— Что я подозревал тогда, подозреваю и сейчас, — ушел он от ответа, — а сейчас я подозреваю, что какой-нибудь ничтожный недруг желает напугать ваше величество.

— Напугать меня? — вспыхнул Густав. — Я, что же, человек, которого легко напугать?

— Ах! Подумайте же, вы, мой король, и вы, Бьелке, — тонким голосом проговорил Армфельт, — быть может, это дружеское предостережение. Ваше величество, позвольте мне, вашему смиренному слуге, предложить вам не рисковать и отменить маскарад!

— И дать этому наглому анониму повод хвастаться, что он испугал короля? — рассмеялся Бьелке.

— Вы правы, барон. Письмо имеет целью превратить меня в посмешище.

— А если нет? — настаивал расстроенный Армфельт. Он принялся многословно уговаривать короля принять необходимые меры предосторожности, напоминая ему о врагах, которые вполне могли преследовать цели, указанные в анонимном письме. Его слова произвели на Густава впечатление.

— Если бы я обращал внимание на все предупреждения, — сказал он, — то лучше бы мне сразу уйти в монастырь. И все же… — и король, явно колеблясь, погрузился в размышления, подперев рукой подбородок. Его голова поникла, а тело неподвижно застыло.

Бьелке, который сейчас более всего желал того, что еще недавно так рвался предотвратить, нарушил молчание, чтобы не дать королю прислушаться к совету Армфельта.