Рафаэль Сабатини - Ночи Истории

Некоторое время Дарнли скитался по стране, но его никто не преследовал, и только двери всех знатных домов — противников или верноподданных королевы — захлопывались перед его носом. Всеми одинаково презираемый, в конце концов он оказался в Глазго у своего отца, графа Леннокса. Там король стал искать забвения в эле и бестолковых развлечениях, то гоняясь по окрестностям с собаками и соколами за дичью, то заводя случайные любовные интрижки с вульгарными особами.

Так Мария, не доведя до логического конца свои планы мести, упустила время. Не повесив мужа за измену и подстрекательство к убийству, не отправив его, на худой конец, в изгнание, она совершила роковую ошибку.

Самоуверенный мужественный Босуэлл, циничный властолюбец и грубый вояка, но в то же время образованный человек, оказался тем другом, на которого Мария могла положиться в трудную минуту. Он не бросил ее на произвол судьбы в Холируде, предводительствовал собранным войском и быстро приобрел громадное влияние на королеву. Пользуясь почти безграничной властью — несравнимо большей, чем его предшественник Риццо, — Босуэлл повсюду сопровождал Марию и участвовал во всех ее делах. Марии он казался олицетворением достоинств, которых были лишены оба ее мужа [5] Король Франции Франциск (старший брат Карла IX и Генриха III) и граф Дарнли. (Примеч. пер.) , и случилось то, что должно было случиться — в ее душе проснулось чувство. Противиться ему или скрывать его было бесполезно, это была не просто любовь, а настоящий пожар, шквал, ураган.

Дело дошло до того, что в июне, составляя завещание перед родами, Мария назначила Босуэлла опекуном ребенка и регентом королевства в случае своей смерти. Дарнли же она отказала единственное бриллиантовое кольцо, которое тот надел ей на палец во время венчания. «Это кольцо в день свадьбы подарил мне король — пусть ему и остается», — пренебрежительно писала она.

Разумеется, о каком-либо возмездии королю теперь не могло быть и речи, — во-первых, это выглядело бы устранением помехи с пути любовников, а во-вторых, будущему ребенку, во избежание осложнений, связанных с кривотолками о нежной дружбе королевы с Давидом Риццо, необходимо было официальное признание законного отца.

Босуэлл вознесся на недосягаемую высоту и, конечно, стал костью поперек горла завистливым баронам и лордам. Вся Шотландия ненавидела его за цинизм, беспринципность и жестокость.

Родился наследник; король, приехавший в Холируд на крестины, был весьма прохладно встречен Марри и Аргайлом; Босуэлл старался вовсе не замечать его. Выздоравливающая королева при каждом удобном случае демонстрировала свое презрение к мужу и намеренно ласково обращалась в его присутствии с фаворитом. Униженный пуще прежнего, Дарнли снова удалился в Глазго.

В конце июля внезапно разразился грандиозный скандал: забыв об осторожности, королева уединилась с Босуэллом в Аллоэ. Прослышав об этом, Дарнли примчался снова, тщетно пытаясь отстоять свои права короля и супруга, но был без всяких объяснений выгнан. Тут он впервые почувствовал, что его жизнь подвергается опасности, и понял, что лучше бы ему совсем покинуть Шотландию, однако, на свою беду, не внял голосу разума. Глупая мальчишеская самонадеянность заставила его вернуться к соколам и гончим и сделать вид, будто он ждет своего часа.

При дворе Дарнли теперь почти не появлялся. Даже когда в октябре Мария заболела и лежала при смерти в Джедберге, он показался на один день и снова исчез, хотя положение королевы оставалось опасным. Правда, на сей раз ее хворь не вызвала бы сочувствия, окажись на его месте любой другой: Мария занемогла после того, как проскакала на коне тридцать миль туда и обратно в один день, помчавшись в замок Эрмитаж в безумном страхе за своего Босуэлла, получившего три тяжелые раны в пограничной стычке с контрабандистами. В Джедберге Дарнли повстречал и самого раненого Босуэлла, в свою очередь поспешившего проведать Марию после известия о ее болезни. Босуэлл держался более чем надменно, и хотя пренебрежение к королю выказывали все, кому не лень, презрение со стороны любовника Марии глубоко уязвило Дарнли.

Отношения супругов достигли критической точки. Все вокруг понимали, что долго так продолжаться не может.

В конце ноября Мария набиралась сил в Крэйгмилларе. Сидя перед пламенем жарко растопленного камина, исхудавшая королева пыталась согреться и унять озноб. Из горностаевой оторочки ее темно-пурпурной накидки выглядывало одно только осунувшееся, прозрачное личико. Под печальными синими глазами залегли тени, отчего они казались еще больше и печальнее. Держась рукой за спинку кресла, подле нее стоял чернобородый Босуэлл. Его грубое лицо с ястребиным носом нельзя было назвать красивым, но женщин оно притягивало неодолимо.

— Лучше бы я умерла! — вздохнув, сказала королева.

Граф поморщился, отбросил упавшие на лоб кудри и тоже вздохнул.

— Никогда не стал бы желать собственной смерти только потому, что кто-то стоит на пути к заветной цели, — вполголоса отозвался он. В другом конце комнаты над столом склонились восстановленный в должности секретаря Мэйтленд Лесингтон и граф Аргайл.

Мария резко вскинула голову и пристально посмотрела на Босуэлла.

— Что вы такое нашептываете? — спросила она, и когда тот открыл рот, собираясь ответить, нетерпеливо подняла руку.

— Нет-нет, я не поддамся дьявольскому искушению. Нужно действовать другим способом.

— Есть и другой, — невозмутимо сказал Босуэлл. Он расправил широкие плечи, обошел кресло и встал перед королевой спиной к огню. Граф больше не понижал голос. — Мы все уже обсудили.

— Что именно и кто обсудил? — нервно спросила она.

— Не волнуйтесь, мы думали всего лишь о том, как разорвать связывающие вас супружеские узы. Наш добродетельный Марри имел честь лично начать об этом беседу с Аргайлом и Лесингтоном. Он полагает, что это будет благом для вас и для Шотландии. Впрочем, пусть они сами расскажут. — Босуэлл усмехнулся и окликнул лордов, велев им подойти к королеве.

Аргайл и Лесингтон поспешили на зов. Босуэлл обратился к худощавому Лесингтону, одетому в странное платье с меховой оторочкой ниже колен.

— Ее величество интересует, как развязать гордиев узел ее замужества.

Лесингтон пошевелил бровями, провел языком по губам и потер костлявые руки.

— Развязать… — удивленно повторил он. — Хм, развязать!

— Глаза на лисьей физиономии хитро блеснули. — Такой вопрос предполагает ответ: не лучше ли по примеру Александра этот узел разрубить? Так было бы вернее… И навсегда.

— Нет, нет! — воскликнула королева. — Я не желаю крови.

— Однако сам Дарнли не миндальничал, когда дело касалось другого, — напомнил Босуэлл.