Виктор Вальд - Месть палача

– Так как же, наш василевс?

Патриарху нужно отвечать. Но как ответить на вопрос, который звучит: «Ты согласен умереть?». Лучше было остаться на Тенедосе. Мучиться и ждать чуда. Так ли это? Одного чуда он уже дождался – ему приоткрыли тайную дверь, в которую так заманчиво просматривался трон большого императорского дворца в Константинополе. И он шагнул за эту дверь. Сам шагнул, представив себя на законном месте, возле которого в дорогих, праздничных одеяниях стоит его любимая Елена, держа за руку наследника Андроника.

Шагнул, а потом засомневался. И чем дальше, тем больше.

Еще бы! Какими сладкими словами рассказывал патриарх о невероятной возможности быстро и почти бескровно вернуть контроль над Константинополем, а значит над всем тем, что еще именовалось Византийской империей! Это казалось так просто и легко достижимо. На словах, льющихся из уст патриарха.

А теперь другие слова. Из уст тех, на кого и взглянуть страшно!

Но кровь, кровь, питающая гордость некогда властителей половины мира, величайших из императоров, все еще в жилах несчастного Иоанна. Он величественно обводит взглядом всех присутствующих и медленно произносит:

– Я согласен.

– Вот и хорошо, – накручивая на указательный палец византийского манера бородку, улыбается Даут.

«О, Господи! Это тот самый Даут, которого я неоднократно встречал на пиру у Орхан-бея. Хитрющий тайный пес османского владыки. Патриарх утверждает, что теперь он – смертельный враг всего мусульманского. Он виновен в смерти Сулеймана-паши! Враг моего врага – мой друг. Но как назвать Даута другом? Особенно после того, как он выторговал у меня сестру в жены какого-то генуэзца, а теперь еще вырвал согласие на то, чтобы византийский остров Лесбос перешел под руку этого генуэзца. Я ли это? Это ли я – Иоанн V Палеолог? Что за игры судьбы?».

Встать бы, да уйти на самое днище галеры. Забиться бы в самый темный уголок трюма и сгореть от стыда. Но Иоанн не сделает этого. И не только потому, что его ноги не прочнее ваты. И не потому, что его кровь – кровь василевсов. И даже не оттого, что он вровень Всевышнему на этой земле. А оттого, что на него из-под низко надвинутого капюшона смотрят глаза самого дьявола!

Одно дело слышать страшное и ужасное с уст тех, кто утверждает себя очевидцем престрашных дел этого «синего демона». И совсем другое – встретиться с ним взглядом, не выдержать этого взгляда, отвернуться от страха и неприязни, а потом и вовсе лишиться силы воли.

И на все вопросы у Иоанна V Палеолог один ответ.

– Желает ли василевс вернуть себе трон? Желает ли он мира и добра своему народу? Желает ли он воссоединиться со своей семьей? Желает ли он принять помощь наемного войска знатного генуэзца Франческо Гаттилузио? Желает ли он отдать за эту помощь ему в жены сестру красавицу Марию Палеолог? Даст ли он в приданое остров Лесбос? Согласен ли он действовать по плану, предложенному паршивым псом Даутом? Согласен ли он помочь этому «синему демону» в его просьбе? И что там еще и еще???

На все вопросы издерганный внутренним страхом Иоанн ответил:

– Да!

Вот цена чуда, с которым к василевсу примчался опальный патриарх Каллист. Страшно ему стало сидеть на Афоне, или его выгнал из святой земли дух бунтаря – сложно сказать. А может, это от дьявольской хитрости и изобретательности Даута, змеей пролезшего в монастыри Афона, преумноженное на сатанизм этого «синего чудовища»?

Хотя…

– Прот земли афонской отец Александр… – тихо начал василевс.

– Кто? – совсем по-человечески не смог удержаться «синий дьявол».

– Отец Александр, волею Господа, и сейчас правит святой горой Афон, – торжественно возвестил патриарх Каллист.

– Тот самый отец Александр? Как же ему… – «посланник дьявола в синих одеждах» не смог закончить вопрос и только тихо прошептал: – Ах, отец Александр! На все воля Господа. Стоит ли удивляться возможностям человеческим… Премудрейшим и преизворотливейшим детям божьим…

Подождав, пока в душе наступит покой от впервые услышанного голоса «синего дьявола», Иоанн V Палеолог продолжил:

– Прот земли афонской отец Александр в своем благословении меня на трон моих отцов писал, что на то воля Господа нашего и желание многострадального народа моего. В этой справедливости приемлема помощь, предложенная Франческо Гаттилузио и его… друзей. Особо он указал, что человек по имени Гудо нисколько не связан с противником божиим и всецело предан идеалам христианства. А еще он писал, что направил многих верных людей в Константинополь, и они, пользуясь отсутствием узурпатора Кантакузина, одобряют народ, рассказывая о том, что идут счастливые времена освобождения от тирании…

«Думать одно, говорить другое – наука древних властителей. Это опора политики и власти. Политики… Когда они говорят – святые угодники закрывают уши и глаза, перед тем перекрестившись. Но они поводыри человеческие, наделенные пополам божественной и дьявольской силами. Они нужны и Богу, и дьяволу для передачи своей воли народу. Свою долю благополучия они при этом обязательно имеют. Многие из политиков, захватившие власть, остаются в памяти народа. Неважно, как и кем. Важно, что они живут и после смерти. А я не только политик, я политик над политиками. Я василевс! Я не только о себе я пекусь. Народ. Государство. Церковь. Для их счастья и благополучия даже ранее неприемлемая помощь принимается. Если Бог и народ желает… Чем я рискую? Сестрой и островом в случае победы? Собственной головой в случае поражения? Моя жизнь не стоит более одной серебряной монеты. Но в случае удачи…»

Василевс и далее говорил одно, а думал о другом. Но этого никто и не заметил. Все были счастливы от добрых слов василевса. После слов Иоанна V Палеолога генуэзец в черном плаще и «человек в синих одеждах» даже пожали друг другу руки. Они даже похлопали по плечам протянувшего к ним руки Даута. Даже старик патриарх прослезился, предчувствуя окончание своих мятежных странствий.

И тут василевс, помолчав, тихо спросил:

– И как же мы войдем в Константинополь всего лишь с двумя тысячами воинов?

В наступившем молчании заскрежетали латы поднявшегося Даута:

– Гудо откроет для входа наших кораблей гавань Феодосия. Моему василевсу необходимо приложить свой государственный знак на двух письмах.

Присутствующие направили свой взгляд на «господина в синих одеждах». Огромная голова в синем капюшоне склонилась в знак согласия.

Да, это и есть тот самый угол, куда загнал его друг юности.

Андроник сидел в темном вином подвале при мерцающем свете малой лампады и горько кивал головой. Если бы его сейчас видели могучие мясники, они, наверняка, отказали бы Андронику в праве быть старейшиной цеха макелариев. Поседевший, с трясущимися руками, с обильными слезами на морщинистом лице. Но не это удивило бы гордых макелариев – их удивило бы то, что какой-то юнец приказал их могучему старейшине мигом сбегать и принести кувшин лучшего вина. И Андроник не поднял гордо голову, не расправил крепкие плечи, не искривил губы в знакомой многим врагам ухмылке. Он, как боязливый раб, бегом отправился в винный погреб своего только что законченного прекрасного дома.