Николай Гейнце - Современный самозванец

– Это интересно, совсем банкирский роман…

– Вот теперь и неизвестно, виноват ли на самом деле кассир, или это подстроено, чтобы устранить его с дороги к сердцу молодой девушки и очистить эту дорогу для банкирского сына.

– Ужели это возможно?

– А ты откуда свалился, что находишь, что это невозможно… Тут, брат, вмешался наш «общий друг», – барон потрепал по плечу Кирхофа.

– Какой такой? – спросил Николай Герасимович, между тем как Григорий Александрович укоризненно посмотрел на Гемпеля.

– Ишь ведь у тебя язык-то, как только тебе попадет лишний стакан шампанского… – заметил Кирхоф.

– Ну, что из этого, ведь Савин свой… – оправдывался барон.

– Какой же это ваш общий приятель? Может быть, и мой?.. – повторил Савин.

– Не знаю, знаешь ли ты его? Граф Стоцкий…

– Я знал в Варшаве одного графа Стоцкого… Сигизмунда Владиславовича…

– Он самый… Такой, брат, человек, что другого человека наизнанку выворотит, все рассмотрит, опять выворотит и с миром отпустит… Каждого вокруг пальца обернет, так что он и не опомнится…

– Вот какой он стал… – удивился Николай Герасимович. – Я его не знал таким. Впрочем, он тогда был моложе… Красавец собою?

– Да, недурен…

– Да что я говорю… Помните в Париже, вы увидели у меня его портрет, – обратился Савин к Кирхофу, – и тогда же пересняли, сказав, что он напоминает вам вашего брата или родственника, не помню уже?..

– Да, да, припоминаю… – уже совершенно смущенно подтвердил Григорий Александрович.

– Где он живет?.. Мне так бы его хотелось видеть… Нам многое с ним можно вспомнить из дней невозвратной юности…

– Он живет на Большой Конюшенной. Барон Гемпель назвал номер дома и квартиры.

– Сейчас же после завтрака поеду к нему, – сказал Николай Герасимович.

– Едва ли вы его теперь застанете… Если он не приехал сюда, значит уехал куда-нибудь по делу, – как-то странно заторопился Григорий Александрович Кирхоф.

– Ну, не застану, так не застану… Узнаю, когда он будет дома.

Вторая бутылка шампанского была опорожнена, и собеседники вышли из-за стола, а затем и из ресторана.

– Пройдемтесь, мне с вами надо переговорить, – шепнул Кирхоф Савину, когда они одевались в передней ресторана.

Николай Герасимович не удержался от довольной улыбки.

Начало дела шло блестящим образом.

Один спьяна проболтался более, чем следовало, другой, видимо, смущен и прямо лезет в петлю, которую, если заблагорассудится, может накинуть на него он, Савин, накинуть и затянуть.

Это не помешало Николаю Герасимовичу окинуть говорящего вопросительно-недоумевающим взглядом.

Савин оставил экипаж в распоряжении Мадлен де Межен и пришел к Кюба пешком.

По выходе из ресторана барон Гемпель сел в свою изящную эгоистку и укатил, простившись с Кирхофом и Савиным.

– На улице говорить неудобно, не проедете ли вы ко мне? – заискивающе начал Григорий Александрович, жестом приглашая Николая Герасимовича сесть в поданную уже к подъезду ресторана изящную полуколяску, запряженную кровным рысаком.

– Простите, но я хотел заехать к графу.

– Именно раньше мне надо переговорить с вами… по поводу Стоцкого, – спешно перебил Кирхоф.

– Что такое? Что с ним?

– Ничего особенного, но поверьте, вы узнаете много интересного и не пожалеете о подаренном мне часе.

– Вы дразните мое любопытство… Извольте… Поедемте.

Савин ловко вскочил в экипаж.

За ним уселся Григорий Александрович.

Когда они через каких-нибудь полчаса уже сидели в кабинете Кирхофа, последний начал таинственно:

– Вы хотели ехать сейчас, Николай Герасимович, к графу Сигизмунду Владиславовичу Стоцкому, чтобы повидаться со своим товарищем юности?

– Да… Но в чем же дело? – нетерпеливо сказал Савин.

– Вам не придется повидать его.

– Почему? – широко раскрыл глаза Николай Герасимович.

– Потому, что он не тот, который изображен на вашем портрете. Между ними нет никакого сходства.

– Странно… Ужели такое совпадение имени, отчества и фамилии и, кроме того, насколько мне известно, молодой граф Стоцкий был последний представитель своего рода.

– Действительно, других графов Стоцких нет. И этот один…

– Куда же девался другой?

– Его нет в живых.

– Послушайте, это становится интересным…

– И, несмотря на это, я попрошу вас ограничиться только этими сведениями, – заметил Кирхоф.

– Вы смеетесь надо мной… Нет, я это дело разузнаю.

– Напрасно… вы мне нанесете этим большой ущерб, а себе не доставите никакой прибыли, кроме удовлетворения праздного любопытства.

– Какое тут праздное любопытство! – воскликнул Савин. – Товарищ и друг моей юности оказывается подмененным… Его нет в живых, а по Петербургу гуляет другой граф Стоцкий, быть может, самозванец, воспользовавшийся бумагами покойного… Хорошо праздное любопытство!

– Допустим даже, что вы были близки к истине. Что же из этого?

– Как что? Надо уличить негодяя, сорвать с него маску.

– Зачем?

– Зачем? Зачем?.. Да хотя бы в память покойного…

– Ведь этим вы его не воскресите.

– Понимаю, но…

– И нет тут никаких «но»… Если же вы будете молчать до поры до времени, я даже не прошу молчания навсегда, то… Вот что, я не так прост, как выгляжу. Я следил за выражением вашего лица, когда говорили о деле этого кассира Сиротинина, и понял, что, несмотря на то, что вы небрежно уронили: «Читал что-то в газетах», – вы интересуетесь этим делом. Отвечайте же прямо, правда?

– Положим, что правда.

– Тогда согласиться на мое предложение вам прямая выгода… Я буду весь к вашим услугам и сообщу вам поболее, чем этот болтун Гемпель, который в сущности ничего не знает… Слышал, что называется, звон, да не знает, где он…

– А вы?

– Я в курсе этого дела и могу помочь в нем, а главное, доставлю вам помощь и графа Стоцкого…

– Его помощь!

– Да…

– Каким же образом?

– Да все равно… Ведь вы неизбежно столкнетесь с ним в Петербурге, в нашем кружке, но мне хотелось бы, чтобы представил вам его я… Будете вы молчать или не будете, он все равно в ваших руках.

– Почему?

– Потому что он знает, что вы знали настоящего графа Сигизмунда Владиславовича Стоцкого.

– Откуда ему это известно?

– Это сказал ему я.

– Вы?

– Да, я… Я имею в силу этого над ним власть и вас я прошу только не разрушать ее, ничуть не посягая со своей стороны на вашу… Вертите им, как хотите…

– А если я не соглашусь?

– Тогда мы оба, и граф и я, погибнем, не принеся вам никакой пользы… Сиротинин будет обвинен и сослан.

– Хорошо, – после некоторой паузы сказал Николай Герасимович, – я согласен. Вот моя рука… Но одно условие…

– Хоть десять, – отвечал Кирхоф, крепко пожимая руку Савина.