Томас Кенилли - Список Шиндлера

Взять, например, девушку, которую звали Люся. Ее мужа недавно вместе с другими отделили от толпы заключенных на аппельплаце и отправили в Маутхаузен. И хотя подобные случаи давно стали привычной реальностью, она тосковала и горевала, поняв, что теперь вдова. В этом состоянии она и оказалась на «Эмалии». В ее обязанности входило переносить покрытые эмалью заготовки из ванн в печи для обжига. На их раскаленной поверхности разрешалось подогревать воду, да и вообще в цехе было тепло. Лично для нее наличие на «Эмалии» горячей воды было основным ее достоинством.

Впервые она увидела Оскара, когда его высокая фигура двигалась по проходу между прессами вдоль конвейерных линий. В его облике не было ничего пугающего. Люся боялась привлечь его внимание: а вдруг она не понравится герру Шиндлеру, и тогда ей придется расстаться с этим местом, где никого не били, где было вдоволь пищи, где отсутствовала внутрилагерная охрана. Она хотела остаться незамеченной и до, и во время работы, по окончании которой по проходу из колючей проволоки она тихо прошмыгивала до своего барака, до своей койки.

Но некоторое время спустя она поймала себя на том, что утвердительно кивает Оскару в ответ на какой-то вопрос и даже говорит ему: «Да, спасибо, герр директор, я отлично чувствую себя». Однажды он даже дал ей несколько сигарет, которые ценились чуть ли не на вес золота в обменных операциях с польскими рабочими. С тех пор как она узнала, с какой легкостью исчезают друзья, она опасалась чьего-либо дружеского расположения; она хотела, чтобы Шиндлер продолжал существовать в образе таинственного и могучего покровителя. Рай, которым управляет тот, кого можно назвать другом, слишком хрупок и ненадежен. И чтобы свод небес не рухнул, его должен поддерживать кто-то мужественный и таинственный…

Многие из заключенных «Эмалии» думали точно так же.

В то время, когда лагерь на предприятии Оскара начал свое существование, в Кракове по поддельным документам одной из южноамериканских стран жила девушка, которую на самом деле звали Регина Перельман. Ее смуглая внешность соответствовала данным документов, по которым у нее было арийское происхождение, и с их помощью она устроилась в управление одной из фабрик в Подгоже. Она была бы в куда большей безопасности от шантажистов, если бы перебралась в Варшаву, Лодзь или Гданьск. Но в Плачуве находились ее родители. Она жила по подложным документам и рисковала ради них, чтобы передавать им продукты и лекарства. Однажды она узнала, что в еврейской мифологии Кракова есть поговорка – мол, с герром Шиндлером можно пережить что угодно. Доходили до Регины и слухи о положении в Плачуве – о каменоломне, о выходящем на балкон поохотиться коменданте Амоне Гете. Она должна была что-то предпринять для спасения матери и отца. Лучше всего было бы, решила она, если бы ее родители оказались в лагере на предприятии Шиндлера.

Явившись на ДЭФ в первый раз, Регина надела скромное платье в цветочек и не надела чулки. Толстый стражник в воротах позвонил наверх, в контору герра Шиндлера, и она увидела, что он рассматривает ее через окно. Она не произвела на него никакого впечатления – обыкновенная дешевая девчонка с одной из соседних фабрик. Как и все, жившие по поддельным документам, она испытывала постоянный страх, что кому-то из недоброжелательно настроенных поляков бросится в глаза ее еврейство. Этому толстяку она явно не понравилась…

Охранник вернулся и отрицательно покачал головой: «Он не может принять вас».

Во дворе завода виднелся блестящий капот «БМВ», который мог принадлежать только герру Шиндлеру. Все ясно – он на месте, но не хочет принимать посетительницу, которая позволила себе явиться без чулок.

Регина удалилась, с трудом сдерживаясь, чтобы не пуститься в бегство. Во всяком случае, сегодня ей не придется излагать герру Шиндлеру признание, о котором ей было страшно подумать даже во сне.

Лишь через неделю у нее опять выдалось свободное время. Она провела не меньше половины дня, продумывая свой внешний облик и манеры. Приняв ванну, она натянула чулки, купленные на черном рынке. У одной из своих немногочисленных подруг – арийка только по документам, она не могла себе позволить много знакомств – она одолжила блузку. У нее была великолепная жакетка, а еще она купила шляпку из лакированной соломки с вуалеткой. Она продуманно наложила косметику, создав образ женщины, жизни которой ничего не угрожает. И увидела себя в зеркале такой, какой была до войны, элегантную краковянку экзотического смешения кровей: отец – венгерский бизнесмен, а мать – из Рио-де-Жанейро…

Как она и надеялась, поляк у ворот не узнал ее. Пропустив посетительницу, он позвонил Клоновской, секретарше герра директора, которая соединила его с самим. «Герр директор, – сказал поляк, – тут, внизу, ждет дама, которая хочет увидеть вас по важному делу». Герр Шиндлер изъявил желание уточнить подробности. «Очень изысканно одетая молодая дама, – сказал поляк и затем, утвердительно кивнув в ее сторону, добавил: – и симпатичная». И словно он сгорал от желания поскорее увидеть ее или она могла раствориться в приемной, Шиндлер встретил ее уже на лестнице.

Он улыбнулся, убедившись, что не знает ее.

– Я весьма польщен встречей, фрау Родригес…

Она поняла, что Шиндлер неравнодушен к красивым женщинам, в его манерах было что-то детское, и в то же время чувствовалась немалая искушенность. Жестом актера, любимца публики и женщин, он дал ей понять, что она должна проследовать за ним наверх.

Она хочет побеседовать с ним в доверительной обстановке, с глазу на глаз? Конечно же, он готов ее выслушать!

Он провел ее мимо Клоновской, и та спокойно восприняла визит смуглой красотки: он мог означать что угодно – и черный рынок, и дела с валютой. Девушка могла быть даже принарядившейся партизанкой. Меньше всего здесь мотивом могла, по мнению секретарши, послужить страсть. Во всяком случае, столь неглупая девушка, как Клоновска, и не думала, что может безраздельно владеть Оскаром, да и он, надо признать, не претендовал на безраздельное обладание ею.

В кабинете Шиндлер предложил Регине стул, а сам уселся за письменный стол под ритуальным портретом Фюрера.

Не желает ли дама сигарету? Может быть, перно или виски?

«Нет, – ответила она, – но он, разумеется, может выпить». Он наполнил свой бокал. «Так что же это за серьезное дело?» – спросил он, уже без той преувеличенной любезности, с какой он встретил ее на лестнице. Да и она переменилась, как только захлопнулась дверь кабинета. Он быстро сообразил, что дело, приведшее ее сюда, достаточно серьезно. Она подалась вперед. На секунду все это показалось ей даже забавным – ей, чей отец уплатил пятьдесят тысяч злотых за арийские документы, предстояло выложить всю правду о себе полуироничному-полуозадаченному судетскому немцу с бокалом коньяка в руке.