Николай Кондратьев - Старший брат царя. Книга-1

— Ты шугануть хотел? Давай по предателям и ворам!

Кусков бегом сбежал на пушечный ярус, крикнул полураздетому пушкарю, который смотрел в бойницу:

— Бей по ворам!

Пушкарь оторвался от бойницы:

— Так ведь там же хоругвь?!

— Под хоругвь и целься!

Пушкарь посмотрел вдоль ствола пушки, постучал молотком по клинушкам, при помощи которых регулировалась наводка, охватил за древко жагару и поднес ее, раскаленную, добела часть к запальному отверстию. Пушка подпрыгнула, и из бойницы вместе с грохотом вырвались клубы синего дыма. Заряд картечи поднял облако пыли перед конем священника. Конь вздыбился, но был успокоен крепкой рукой всадника. Священник поднял сверкающий крест над головой и заревел звероподобно:

— Антихристы! Да покарает вас Всевышний!! Анафема-а- а-а!! — Он повернул коня, и вся группа русских ускакала.

Второй выстрел раздался из другой бойницы, заряд картечи поднял пыль на том месте, где только что находился князь Михаил. И тут же вздрогнула земля: вся артиллерия татар открыла огонь по кремлю. Ядра били главным образом по бойницам башен и стен, поднимая красную кирпичную пыль, оставляя на стенах серые сколы, будто бросали куски грязи. Более удачные выстрелы откалывали куски от зубцов. Пушки крупного калибра — кулеврины — стреляли по воротам, железные ворота гудели под ударами ядер, но держались. Обстрел продолжался долго, татары не жалели огненного зелья и ядер. Кремль отвечал редко, но каждый выстрел приносил большие потери крымцам. Удар по острову зажег запасы смолы и вызвал среди ордынцев панику, но сотники камчами вернули побежавших и заставили их тушить огонь...

Густой сине-серый дым поднимался над округой, легкий ветерок гнал его, окутывая стаи крымчаков внутри Дубовой крепости. Посерела вся долина за острогом. Даже солнце потеряло свою яркость, налилось кровью, как при сильном тумане.

Затихла канонада примерно через час. Загудели трубы, загремели барабаны, резко резанули воздух свистульки. Их заглушил разноголосый вопль: «Алла-а-а!!» Черная волна штурмующих подкатилась к стенам кремля. Со стен по ним ударили пушки, но они наносили лишь малый урон, татары быстро укрывались под стенами, в мертвой зоне.

Дроб — картечь достигала только лучников, кои перебегали с места на место саженях в тридцати от стены и осыпали стрелами верх стен. Стрелы зло свистали между зубьями, и многие защитники крепости уже поплатились жизнями, когда высовывались, чтобы вылить на головы татар кипяток, горячую смолу или пытались отпихнуть рогачами приставленные к стенам лестницы. Оттолкнуть их удавалось не всегда: лестницы прижимали к стене канаты железными кошками, что цеплялись за настил. И вот уже на стену вскарабкался первый десяток, второй крымчаков, озлобленных сопротивлением русичей. На стенах закипала рукопашная схватка. Крики, визг, звон сабель нарастали.

Федор нетерпеливо выхватил саблю и хотел ринуться в гущу схватки, но Темкин удержал его:

— Стой тут, Федя, не спеши. Пойдешь туда, где будет труднее, и не один, а со стрельцами.

Воевода стоял на площадке верхнего настила, рядом — два стрельца с бердышами. За ним на спуске в пушечный ярус виднелось еще с десяток стрельцов. Они в сече участия не принимали, относили раненых к стене и тут же бегом возвращались.

Рядом на краю помоста знахарка стояла на коленях перед распростертым окровавленным воином. Она только что из груди его вынула наконечник стрелы и, сжав края раны, пыталась остановить кровь, шепча слова заговора.

Воин застонал, открыл глаза и вздрогнул от испуга, увидав над собой крючковатый нос и огромную лохматую родинку. Знахарка же ворковала:

Вот и ладно, Ванюша! Испугался меня, а у тебя руда остановилась. Лепо, лепо, парень. Раз меня испугался, значит, смерти бояться не будешь. - Раненый закрыл глаза и что-то прошептал. - Помолчи, помолчи, тебе говорить нельзя. Сейчас перевяжу чистой тряпицей, а ты усни, усни. Пить потом дам. Глядишь, к завтрему и полегчает. Спи, спи...

Княжич Федор оглядел стену. Татары упорно лезли между зубцами, гуляки встречали их саблями, копьями, вилами, рогатинами. Бабы лили на врагов смолу, кипяток. Иногда наступало затишье, но потом сеча разгоралась с новой силой. Кое-где защитников оттесняли. К таким прорывам спешили с горсткой воинов десятники, происходили жестокие стычки, живые и мертвые валились с помоста. Сюда нередко первым поспевал Вася-юродивый, старичок юркий, как подросток. Обвешанный гулкими веригами, он с топором и ухватом в руках рубил канаты, с удивительной силой для такого тщедушного тела отталкивал от стен лестницы с гроздьями татар. Стрелы со звоном отскакивали от его вериг. Бабы крестились и шептали: «Вася - то, Вася наш — святой! Стрелы вражьи его не берут!»

Спокойнее было на речной стене. Молодые бойцы оттуда бегали помогать Ивановской и Пятницкой стенам. Башенные пушки стреляли редко и только вдоль стен, где особенно много скапливалось крымчаков: пороховое зелье надо было беречь.

Зато татары непрерывно вели огонь. Их пушки теперь били по кремлю, над стенами с шипением проносились каленые ядра. Огненными шарами они прыгали по улицам, закатывались под сараи, под избы, и оттуда сразу начинал валить дым.

Катапульты швыряли горшки с горящей смолой, оставлявшие в небе следы черного дыма. На месте падения горшка мгновенно вырастало дерево дымного огня. Возникали все новые и новые пожары, а тушить было некому.

Вдруг все шумы перекрыл вопль «Аллаа!», раздавшийся со стороны Пятницких ворот. Купол собора мешал Федору увидеть, что там произошло. Он по настилу отбежал к Никитской башне и увидел черную тучу врагов, занявших стену около надвратной башни. Татары прорвались не только через бойницы, но буквально валились на головы оборонявшим, прыгая с зубцов.

Федор сбежал с настила и пустился напрямую к Пятницким воротам, увлекая за собой женщин, тушивших горевший дом. Воевода Темкин понял замысел Федора, послал ему на подмогу десяток стрельцов, а сам переместился к тому месту, откуда были видны захваченные ворота.

От ворот навстречу Федору ратники несли раненого сотника Пятницкой стены. Передали его безжизненное тело женщинам, а сами вернулись на стену. Федор присоединился к ним, но татары уже успели спуститься на пушечный ярус, теснили пушкарей. Вместе с ними протопоп Игнатий отбивался от наседающих врагов, размахивая тяжелым серебряным крестом.

Кто-то снизу истошно закричал: «Ребята, беги! Рушится!» Раздался треск, туляки еле-еле успели отбежать, как подпиленные столбы помоста начали заваливаться. Татары поняли, что попали в ловушку, когда было уже поздно отступать. Ломающиеся доски, бревна и тела — все смешалось и полетело вниз. Врагов, оставшихся в живых, добивали внизу ребятишки, стаскивали с них доспехи, надевали на себя или отдавали женщинам.