Николай Кондратьев - Старший брат царя. Книга-1

Ростислав перевел, Михаила передернуло:

— Скажи этому нехристю: я великий князь и обязан держать свое слово!

Хан нахмурился и вновь принялся поглаживать бороду:

— Однако сейчас ты не великий князь, а беглец, которому негде приютиться. Впрочем, не переводи этого. Скажи так: чтобы приобрести большее, жертвуют меньшим! Придет время, двинем войска с двух сторон на погибель Ивана. Царь?! Над Русью двести сорок лет царствовал татарский хан! Подожди, это тоже не переводи. Спроси: согласен ли князь Михаил отсидеться в Литве и объединить недовольных Иваном?

Тот неохотно согласился:

— Лучше иметь дело с литовцами, чем с этим...

Ростислав перевел:

— Князь Михаил говорит, что пожить в Литве можно, но для этого потребуются деньги.

Хан впервые за весь разговор повеселел:

— О деньгах вспомнил?! Я думал, его не интересуют такие пустяки. Скажи, деньги будут. Литвины мне много должны, кое-что прощу им. Они рады будут, вас оденут, обуют и кормить станут. Все это отпишу в письме. Письмо придется подождать, из Крыма напишу. Тут, на украйне, поживете, к примеру, близ Новосиля. Твой город, русский. А?

Ростислав перевел. Михаил сердито дернулся и прорычал что-то невнятное. Тем не менее Ростислав перевел:

— Князь Михаил говорит: ему теперь не до шуток.

— Правильно, — согласился хан, — пошутили и хватит. Саттар, зови Расыма. А вы, князья, помните: кроме Расыма, оставлю с вами двух своих людей, приблизьте их. Не скрою, это мои глаза и уши. Принимайте их совет как мой. И знайте, хоть пальца лишатся по вашей воле — под землей найду, смертью покараю!

Подъехал Роман, поклонился хану.

— Расым, в Новоселе есть надежные люди у тебя?

— Есть, великий хан. Вести торговлю нельзя без надежных людей, а я там торговал многожды.

— Так вот, ты откроешь торговлю и будешь кормить князя и его людей. Он станет жить близ Новосиля.

— Для торговли нужны деньги.

— Дам. И еще: знакомые литвины у тебя есть?

— Когда Новосиль перешел под руку великого князя московского, литвины остались.

— От них узнаешь, как к литовскому наместнику здесь, на украйне, добраться. Пришлю письмо, поведешь князей в Литву. Деньги у тебя будут.

— Повинуюсь, великий хан.

— А ты, князь Михаил, сиди в лесу тихо. На охоту отпускай молчаливых. От ненадежных сразу освободись, чтоб не знали, где твой стан. Пусть в разбойники идут. Я вас, урусов, знаю — чуть что не по-вашему, сразу в разбойники!

— А долго нам сидеть? — спросил Михаил.

— Сколько надобно... Завтра мы воюем с Иваном. Потом идем в Крым. Оттуда шлю письмо... А ты, Расым, сделаешь дело, быть тебе первым купцом в Крыму. Слава Аллаху! А теперь, не теряя времени, бегите. За ночь доедете. Помни, великий князь: тебе долго придется ночью ездить, а днем хорониться. До самой до Литвы. Хош!

Юрша и Федор оказались в отряде князя Курбского и скоро убедились, что быть тут дело хлопотное. Сперва мчались через чащобу — того гляди, на суку голову оставишь, шишки на лбу не в счет. Потом остановились — пушкари гонца пригнали, князь к ним отъехал, Федора с собой взял. А в его сотне Юршу головой оставил.

В это время мимо двигалась пешая тысяча. Юрша много раз видел войско в походе. Обычно идут по дороге четверо в ряд, впереди десятники, вои за ними. Если без обоза, тысяча на четверть версты растянется; за час делает по четыре-пять верст, а поспешит — семь. Сейчас тысяча двигалась так: двадцать десятников впереди, за ними друг за другом вои — один и второй десяток. Пять таких групп, и прошла тысяча! Ратники идут плотно, как будто и нет бурелома, густого кустарника; преграды обходят, подлазят, перепрыгивают. Темные, молчаливые фигуры... Через час-другой каждый из них сразится насмерть с сильным коварным врагом. Одни погибнут, другие получат увечья... Думают ли они об этом? Спокойствие от силы или от великой веры в Бога? Надеются ли на Его милосердие или пребывают в простом тупом равнодушии?.. Задумался Юрша: а сам он? Уверен в бессмертии? Или чему быть, того не миновать? Если так, то и думать об этом не след...

...Людей много, а голосов не слышно; лишь треск валежника да тяжелое дыхание раздается, птичий гвалт усиливается...

А его вои сидели на земле, прислонившись спиной к деревьям, иные полулежали, дремали. Каждый держал повод своего коня. Юрша прилег около Акима, который заплетал ремешки разлохмаченной плетки... С другой стороны дерева доносился шепот:

— Дядя Кир, ежели разобьем крымчаков, домой отпустят?

Хриповатый сонный голос отвечал:

— Ты, Послед, о доме не бередь.

— Пошто? Там мать, сестренка...

— Мы на государевой службе. Побьем крымчаков, пойдем Казань воевать. А там еще кого.

— И весточки не будет от моих?

— Может, и будет, а толку-то что? Помочь им не можно. Я вот уже седьмой год в службе. Намедни земляка встретил. Говорит, моих Господь наказал, погорели... У меня полтина наберется, помог бы. Десятнику сказал...

— А он?

— Говорит, сотник новый, не поверит, не пустит. А я тут рядом живу... Жди, говорит, после боя какой искалеченный земляк выживет, с ним, мол, передашь...

Юрша вопросительно взглянул на Акима: наши? Аким ответил:

— Из Федоровой сотни.

Вернулся князь, через минуту все были на конях и — вперед. После недолгой гоньбы спешились, выползли на опушку. Перед ними расстилался татарский лагерь. Там все было спокойно, лишь из леса к лагерю бежало вспугнутое русскими зверье. Татары взялись за луки — привлекали их лисы: хоть и летний мех, а все ж пригодится.

Наиболее бдительные насторожились: кто испугал зверей? Десятка два конных поскакали к лесу, пронеслись опушкой, пустили по стреле, но ничего подозрительного не заметили. Другой десяток поскакал по дороге, втянулся в лес и исчез. Вернулось несколько коней без всадников. По лагерю прокатилась волна беспокойства.

Курбский наблюдал за вражеским станом с коня. Вот он что-то сказал гонцам. Те сорвались в галоп и исчезли. Юрша подумал: «Может, князь решил оборонять лес».

Сотни две татар помчались к лесу, развернулись, выпустили по опушке тучу стрел. Лес молчал. Татары начали спешиваться. Еще две их сотни двинулись к лесу по дороге, не зная, что там их поджидает, поэтому сдерживали коней. И вдруг лес ожил, по ним ударили пищали и пушки, свистнули стрелы.

Крик прокатился по луговине: «Урус! Урус шайтан!» И крымчаки повернули коней к лагерю, в котором сразу же вспыхнула паника... Из леса дутой шириной с версту вышла русская рать...

Борьба пеших воев с конным врагом отрабатывалась веками; это было построение «стеной» и «клином». «Клин» хорош всегда, особенно если враг на скаку. Крымчак скачет — конь стелется по траве, всадник лежит на гриве, сабля — на полсажени впереди, чуть зазеваешься — голова долой! Но лошадей могут сдержать два-три длинных копья, если тупой конец упереть в землю. Лучше будет, если всадника поразить стрелой на расстоянии. Поэтому во главе угла «клина» три четверки с копьями да восемь лучников, и таких групп пять: одна впереди, а за ней две и две. Не было еще такого случая, чтоб с одного раза разбивали «клин». Конница обтекает его, теряет скорость, подставляет свои фланги под удар лучников.