Николай Кондратьев - Старший брат царя. Книга-1

— Не хочу никакого престола!

— Вона! А чего хочешь?

— Ничего не хочу.

— Может, в монастырь подашься?

— Уж лучше в монастырь.

— Нет, великий князь! Дорога нам туда заказана. Монастырь нас не спасет, Ивановы псы сразу разнюхают... Не хочешь в Литву, попробуем тут, в лесах, хорониться.

— Во-во! Разбойниками станем! Я давно вижу, татьба тебе по душе. Ступай, не держу!

— Михаил Иоаннович, не будем лаяться. Давай лучше думать, что делать. Время у нас есть, глядишь, что и придумаем.

Ближе к вечеру, когда все собрались, а на кострах перед шалашами весело потрескивал огонь и булькало варево, отец Исай отслужил молебен, освятил лагерь, крестом изгнал из этих мест леших, русалок и прочую нечисть. Ни Евангелия, ни молитвенника у него не было, правил службу по памяти, молитвы сочинял на ходу.

На молебне Михаил стоял около священника и злился. Прежде он никогда не утруждал себя боголюбием, церковь посещал нерегулярно, но сейчас ему казалось, что Исай путает все на свете, комкает службу. Да и лик у попа звероподобный, морда краснющая, рыжие космы давно не чесаны! И голос — труба иерихонская, да и только, небось верст за пять слышен! Только и благочестия, что крест святой да облачение золототканое. Опять же вопрос: как оно ему досталось?

А тем временем отец Исай закончил краткий молебен, твердо зная, что вои не выдержат полной службы, и обратился к пастве:

— Братия! Тяжкая доля выпала нам за грехи наши. Многие из нас больны телом и увечны душой. Прошли мы тяжкий путь, и впереди грядут великие испытания. Нужно нам поддержать наше бренное тело. Поэтому я обращаюсь к Богу нашему всемилостивейшему и беру на себя грехи ваши, разрешаю вам вкусить убоину, дичь малую. И, опять же, Петровки не Великий пост, а сей день праздник Бориса и Глеба. Они, святые угодники, заступятся за нас, грешных, перед Господом. Да к тому ж знаю я: не разреши вам, вы все равно втихую станете жрать скоромное. Так уж пускай Господь Бог одного меня наказывает, буду страдать за вас, неразумных! Но все ж призываю, чтоб в краткие часы отдохновения не забывали вы приобщить себя Богу, молиться о прощении. Приходите ко мне исповедоваться и каяться в грехах ваших. И делаю я это бесплатно, ибо взять с вас нечего. Ну, ладно, благословляю вас на трапезу вечернюю.

После ужина в шалаш князей зашел Деридуб и сказал, что татары хотят видеть великого князя. Кроме двух татар, ждали Сарацин и купец Роман. Рыжебородый татарин на чистом русском языке обратился к Михаилу:

— Великий князь! Меня по-русски звать Васькой. Мы с Романом пойдем в Новосиль, пусть воевода скажет, что ему надо.

Деридуб сокрушенно развел руками:

— Нам все нужно. Кони на траве далеко на протянут, овес нужен. Опять же коваль у нас есть, а железа нет — подковы нужны, стрел мало. Соль нужна, муки хоть немного, вои хлеба давно не видели... Да пустой это разговор, денег нет!

Рыжебородый прервал его:

— Денег хан мало-мало дал. Скажи купцу, сколько чего надо.

— Сказать можно. Однако ж, государь, надо знать, долго мы тут будем стоять, до осени — это одно дело, до зимы — другое.

Михаил кивнул на Ваську:

— Он должен знать.

— Мы не знаем, хан знает. Место хорошее, ждать можно долго. Вот он, — рыжебородый указал на щупленького татарина, одетого в драный зипун и потрепанные лапти. — Вот он завтра к хану за письмом пойдет. Его Ванькой звать. И еще хочу сказать тебе, великий князь. Люд у тебя разный, всем доверять нельзя.

Неожиданно рассердился Деридуб:

— Отколь тебе известно, кому верить, кому нельзя?! Тоже мне...

Васька спокойно остановил его:

— Не шуми, воевода. Мне известно. Потом я князю и тебе скажу, кто опасный человек. А пока, великий князь, вели воеводе поискать другое место для малого лагеря, чтоб об том знали только верные люди.

Поговорили еще, поспорили, потом татары с Романом ушли. Сарацин обратился к Михаилу:

— Дозволь и мне, государь, отлучиться на два-три дня. Разведаю, чем бой хана с войском Ивана кончился. Может, чего раздобуду. Со мной отпусти парня из третьего десятка, Трушку Седого.

Михаила всего передернуло:

— Утекаешь, так тебя!..

— Нет, государь. Хочу смотреть, что делается вокруг. А утечь мог бы и без твоего ведома.

Предвидя гневную вспышку, Ростислав миролюбиво попросил:

— Разреши ему, Михаил Иоаннович, пусть идет. Мы ведь и вправду ничего не ведаем, а он, может, что и узнает. — Михаил, безнадежно махнув рукой, отвернулся. Ростислав поспешил объявить: — Вот и добро. Государь согласен, ступай. — Когда шаги Сарацина затихли, спросил: — А ты, воевода, что скажешь о втором лагере? Васька-татарин дело предлагает?

— Может, и дело, но противный он, во все суется. А место присмотреть я и без него хотел, да так, чтобы и татары не ведали.

— Во! Это толково.

Михаил, до сих пор сердито молчавший, сварливо заметил:

— Вона как! О другом лагере заговорили. А как этот крепить будешь, воевода?

— Первое дело, государь, вокруг лагеря и выпаса для коней завал устрою. Кое-где рвы придется рыть, в кустарниках, чтобы незаметно было. А вокруг еще один завал на случай обороны. Ты мне вот что скажи, государь, строить ли землянки иль до холодов в шалашах поваляемся?

— Откуда я знаю?! Слыхал, что Васька ответил?

Ростислав добавил:

— Чудится, пока будем жить в шалашах. Еще, воевода, в завале на задах лаз имей. По ту сторону пяток коней поставь с парнем надежным. Понял? Береженого Бог бережет. И вообще, своих ребят поближе держи. Потом следи, чтоб не баловали в округе. За добычей посылай на Муравский тракт, да татарами одевай.

Михаил возмутился:

— Что ты говоришь, князь! На татьбу людей подбиваешь!

— Ведаю то, государь. Но не от хорошей жизни. Нам и хлеб нужен, и деньги не помешают. На Романа, да и на хана надежда плохая, раскачиваться долго будут. А нам кормить людей сейчас надо. Иначе они сами в тати подадутся.

Великий князь повысил голос:

— Молчи! Воевода, помни: воровать запрещаю!..

Когда Деридуб ушел, Ростислав, ни слова не говоря, завалился спать. Михаил долго сидел у входа в шалаш, потом укоризненно сказал:

— Не пойму я тебя, князь Ростислав. Из воев лихих людей собираешься делать. И тут же не веришь им... Зато веришь Сарацину. Иль, может, потому и веришь ему, что из тех же лихих людей он? А? И вообще, что ты за человек? Перекати-поле какой-то, прости меня Господи... Неужели ты не видишь, все разбегаются — и крымчаки, и Роман, и твой Сарацин... Чего молчишь, спишь, что ли?

— С тобой уснешь! Я другое вижу, князь. Гневаешься ты на меня, а напрасно. Нам ли друг друга упрекать, кто какой есть? Нам с тобой ссориться не пристало. Что люди удумают?.. А чтобы люди нам верили, мы не должны метаться, обязаны быть едины. В Литву так в Литву. В Крым так в Крым. Кто не хочет, пусть уходит, держать не станем. Одначе надобно печься о тех, кто остается с нами, кормить их. Это сейчас самое главное. А татары не уйдут, они с нас глаз не спустят. Роману же податься некуда. Сбежать к литвинам ему выгоднее с нами.