Миро Гавран - Юдифь

— Перестань! Успокойся! Не бойся! Все кончилось. Мы совершили то, ради чего сюда пришли. Обуздай себя! Сума рядом с твоей постелью. Ты знаешь, что ты должна делать.

Она пристыженно кивнула головой.

Дрожащими руками Шуа положила в суму голову Олоферна.

Как уже повелось в эти дни, мы подошли к передовым постам ассирийского лагеря и прошли вперед, чтобы «подразнить» обитателей Ветилуи.

Мы шли очень быстро, с трудом переводя дыхание.

Проснувшиеся ассирийские солдаты, уже привыкшие к нашим утренним появлениям, не обращали на нас особого внимания. Зато мы усматривали в каждом их взгляде тень подозрения.

Пройдя половину расстояния между лагерем ассирийцев и нашим городом, мы не остановились, как обычно, но направились к воротам города.

Я закричала как можно громче:

— Откройте ворота! Это я, Юдифь! Я несу вам голову Олоферна! Олоферн мертв!

Услышав мой голос, жители города поторопились открыть ворота, и мы поспешно вошли.

Мое появление было для них неожиданностью. Сбежались все, от мала до велика.

Появились Озия и Иоаким.

При виде головы Олоферна Иоаким пал ниц и стал целовать землю со словами:

— Восславим Господа! Восславьте Бога, который рукою этой женщины совершил подвиг и спас всю Иудею!

Огромная толпа исстрадавшихся людей присоединилась к Иоакиму. Все в один голос возблагодарили Господа за явленную милость и за чудо, которое он совершил моей рукой.

Затем Озия воздел голову Олоферна на копье и призвал:

— Братья мои! Вооружайтесь и готовьте коней! Неся перед собой эту голову, как святое знамя, мы нападем на врагов и захватим их добычу, награбленную в походах!

Одновременно послышался страшный шум и вопли из лагеря ассирийцев, которые обнаружили обезглавленное тело своего вождя.

При виде трупа Олоферна его солдаты в ужасе стали метаться по лагерю.

Когда же из ворот Ветилуи с боевым кличем вылетела наша конница, неся перед собой на копье голову Олоферна, ассирийцы обратились в бегство, давя и топча друг друга.

Граждане Ветилуи разграбили лагерь Олоферна и вернулись с богатой добычей.

Жители других городов Иудеи, прослышав о панике, охватившей ассирийское войско, стали совершать набеги на стоявшие там гарнизоны, и через несколько недель с ассирийским нашествием было покончено.

Так я превратилась в женщину, чье имя славится и восхваляется во всей Иудее, да и в соседних с ней странах произносится с неменьшим почтением, чем имя какого-нибудь полководца.

Три дня спустя после моего героического подвига Иоаким приказал подвергнуть избиению камнями торговцев Эбеда и Ифтаха, которые в трудные дни осады нашего города подстрекали народ к бунту.

Два месяца спустя после того, как я убила Олоферна, Иоаким приказал подвергнуть избиению камнями градоначальника Озию, который собирался сдать город неприятелю, если я не вернусь на пятый день своего отсутствия.

Власть в нашем городе была восстановлена и укрепилась, как никогда раньше.

Время разделилось надвое: на жизнь до осады ассирийцев и жизнь после их поражения.

Мой подвиг стал рубежом, от которого отсчитывали «до» и «после».

И поскольку я перестала быть обычной смертной, жизнь утратила для меня свою прежнюю привлекательность.

Три месяца спустя после того, как я убила Олоферна, Иоаким пригласил к себе меня и мою служанку Шуa и сказал следующее:

— Я узнал от Шуа, как все было на самом деле.

Служанка моя опустила глаза, устыдившись своего предательства. Иоаким между тем продолжил:

— Тень печали на твоем лице убеждает меня, что, подобно тому как ты лишила жизни тело Олоферна, смерть его убила радость в тебе.

Я окоченела от холода, исходившего от этого человека.

Он стал говорить, словно произнося приговор на площади перед Храмом:

— Никто не должен знать правды о Юдифи и Олоферне. Нам нужна в твоем лице святая и героиня одновременно. Именно это необходимо для укрепления веры и силы народа. Нам не нужна страдалица, льющая слезы о недостойном человеке. Поэтому ты, Юдифь, будешь жить как святая и никогда больше не выйдешь замуж. Мы поместим тебя в специально отведенные покои, и ты будешь единственной женщиной в истории Иудеи, которой будет разрешено жить возле Храма. Ты не сможешь покинуть эти покои до самой смерти. Если люди захотят тебя увидеть, они сначала должны будут в Храме вознести хвалу Богу за такую милость, а потом уже удостоятся чести поговорить со «святой». Мы распространим молву о том, что ты не хочешь выходить замуж из уважения к памяти твоего покойного мужа Манассии. Если же ты попытаешься выйти из предназначенных тебе покоев, которые я провозглашу дважды священными, или ослушаешься моего приказа, всем станет известно, что ты в шатре Олоферна осквернила свое тело, и мы проклянем тебя и подвергнем избиению камнями.

Он помолчал, желая убедиться, какое впечатление произвели его угрозы.

Поскольку моим единственным ответом было молчание, он устремил взгляд на мою служанку:

— Ты, Шуа, отправишься в сельскую местность на севере Иудеи, где будешь жить под чужим именем. В награду за то, что ты сделала, и за молчание, к которому я тебя обязываю, ты получишь большое имение и дом, так что тебе не составит труда выбрать приличного мужа.

Я перестала быть собой.

Я превратилась в героиню, в живую легенду.

Израильтяне из отдаленных городов приходят, чтобы увидеть женщину, которая принесла спасение своему народу.

Они приходят в надежде услышать от меня слова, которые стали бы путеводной звездой в их дальнейшей жизни.

Произошло то, что предсказывал Иоаким: с моей помощью израильтяне возродили свою веру и укрепили свае государство.

А моя жизнь превратилась в тошнотворную, невыносимую ложь, которая нависла надо мной и душит меня изо дня в день подобно проклятию.

Ибо я перестала быть собой.

Я обречена снова и снова повторять предопределённую мне ложь.

Пять пет спустя после того, как я убила Олофернa, я решилась доверить свою историю бессловесным листам и тому человеку, который их найдет после моей смерти. Пусть хотя бы он узнает правду. Не я спасла Ветилую и Иудею от ассирийцев. Спасение им принесла любовь человека, который предпочел смерть жизни без женщины, которую он полюбил всем сердцем.

Если бы я могла забыть человека, чьей смертью была вспоена моя слава!

Если бы я могла хоть кому-нибудь признаться, как дорого мне любое напоминание о нем.

Это он спас Ветилую и Иудею, а вовсе не я.

Если бы хоть Шуа, свидетельница всего, что мне пришлось пережить, была рядом, мне легче было бы воскресить воспоминания об Олoферне, о его ласковых руках.