Станислав Хабаров - Аллея всех храбрецов

В поселке гуляли. Женщины в светлых платьях, нарядно одетые дети, выбритые мужчины в рубашках на выпуск и светлых штанах. И Мокашову казалось, что все они с недоумением провожали его изжёванную фигуру и смеялись за спиной.

Он шёл и думал: "Не встретить бы башмачника". Как будто внутри него теперь шла инвентаризация, переоценка ценностей. И в ней – не только потери и приобретения. И башмачник – одним из них.

Он очень устал, еле волочил ноги и перед домом встретил соседа-профессора. Тот был, видимо, в замечательном настроении, успел уже выпить кофе, прочитал утреннюю газету, и ему хотелось поговорить.

– Постойте, постойте, – начал он и, хотя говорил по-русски, в его речи присутствовал французский прононс.

Они остановились, и Мокашов из вежливости похвалил темные профессорские очки, хотя они с виду были вполне обыкновенными.

– Швейцарские консервы. Настоящие швейцарские. Купил их будучи студентом, путешествуя по горам. А вы где пропутешествовали? – вопросительно посмотрел он.

"Интеллигентный человек, – подумал Мокашов, – всему найдет удачное слово".

– Извините, – сказал он профессору. – Очень жарко, хочу переодеться.

– А, пожалуйста, пожалуйста, – сказал профессор и продолжил по обыкновению. – "Правду" сегодняшнюю читали?

"Ну, опять на полчаса", – подумал Мокашов, и сделав вид, что не расслышал последних слов, засеменил к дому. Он крался мышью, чтобы никого не встретить, разделся, тихо спустился, умылся под краном за сараем, открыл в комнате окно и не заснул, а провалился в бездонную яму сна и спал до пяти часов.

В субботу Инга не смогла прийти. Заглянули соседи и опять-таки дождь: не выскочишь на минутку. В воскресенье, оставив Димку на мужа, сказавшись к портнихе, она решила самостоятельно отыскать его. Она знала улицу, знала с димкиных слов дом и, купив случайное: московские хлебцы и сливочную помадку в красочной коробке, отправилась в путь. Она шла по асфальту, постукивая каблучками, думала и не думала, к чему это приведёт.

Тогда, в Москве она просто испугалась неопределённого. И он совсем не её герой, моложе, мальчишка. Спасибо, он просто открыл, что жизнь не окончена для неё. А Димка? Нет, он совсем не её герой. Но как он смотрел на неё. Пришлось с трудом сделать вид, что не замечает. Но только к чему это всё?

Она много думала, пока не поняла, что деться некуда и она устала бороться с собой.

Казалось, ноги её сами спешили к незнакомому дому. Она не знала, в каком из двух соседних домов он живёт: с открытым маленьким палисадничком или за длинным забором. Она решила зайти сначала в палисадничек, открыла, просунув руку, щеколду калитки и осторожно пошла к полуоткрытой двери. Она волновалась, ей хотелось скорее увидеть его, и поэтому была готова на недолгий справочный разговор с хозяевами дома. Ноги её в туфлях на шпильках спотыкались и поворачивались на полированных корнях, ей было неловко, и она сделалась настороженно чуткой и словно видела себя со стороны.

Приоткрытая дверь скрипнула и из неё метнулось что-то маленькое и черное.

– А-а-а, – закричала Инга.

Рычала собака, уговаривала Ингу перепуганная хозяйка.

Потом она бинтовала ногу и всячески успокаивала Ингу, едва не лишившуюся чувств.

– Она – здоровая, – говорила хозяйка о собаке. – Она у нас – медалистка.

А Дуче, запертый в сарай, скулил, предчувствуя трепку.

Хотя рана была изрядной, – был вырван кусок мяса под коленкой, и зубы оставили долгие метки еще в двух местах, – обошлись без врачебной помощи. Перепуганная Инга отлежалась в комнате хозяйки, а потом с помощью дальнего соседа (посвящать близких было бы опасно: они давно жаловались на собаку) была отвезена к себе домой.

– Вы не пугайтесь, – успокаивала хозяйка, – она – здоровая. Мы справку вам предоставим. Как положено.

А Мокашов спал и не представлял, что случилось во время его сна. Потом он узнал от хозяйки, что на соседней даче Дуче покусал женщину. Та, видимо, кого-то разыскивала и зашла, открыв калитку. Соседка рассказывала:

– Нашли моду – открывать без спроса. Ты, голубушка, покричи, постой, подожди хозяев, а если пригласят – входи. И как это я не заметила, – вздыхала она затем, – что дверь открыта. Я на веранду. Слышу шум, крик.

Мокашову тоже казалось, что он слышал что-то сквозь сон. Но было такое или почудилось? – он не мог разобраться.

Подошла работа над следующим «гибридом», теперь уже к Марсу. Станция была спроектирована, приборы завязаны, теоретики подключались, когда не ладилось или следовало уточнить. С “гибридом” теперь работали прибористы и испытатели, относившиеся к теоретикам пренебрежительно: мало ли что они могли насчитать, но вынужденные визировать изменения. А значит – бегать по КБ, искать, чертыхаясь и проклиная теоретиков.

Полетела ткачиха. Отправилась, как писали газеты, на свидание в космос. Первой из женщин. Она станет разъезжать теперь по миру оставшуюся жизнь, и повсюду её станут встречать аплодисментами. А остальные ткачихи, её подруги останутся в своих моногородках, удивляясь её сказочной истории.

В отделе он было заикнулся о шефстве над общежитием ткацкой фабрики, но ему ответили: “Мы уже шефствуем над детдомом. С подачи эСПэ”. Тогда он решил действовать самостоятельно и приклеил к двери общежития фабрики объявление о наборе в экспедицию, на ТП, где требовались руки в столовых и гостинице. Но соседство, случайно открытое им, продолжало мучить его и и казалось не тем, как нужно и как положено.

– Противно, – сказал как-то Мокашов, – хоть бросай и уходи.

– Куда? – спросил Вадим, оказавшийся рядом, и с улыбкой выслушивая его.

– Да, куда угодно…

– Тебе в отпуск нужно. Ты когда был в отпуске?

– В институте.

– Оно и видно. Иди перед КИСом, пока тихо, а то потом не пойти.

С этого момента Мокашов заболел отпуском. Каждого, кто заходил в комнату по делу, он не выпускал, усаживал за стол, подвигал ему листы бумаги и цветные карандаши. И скоро у него было множество самодельных планов, набросков и пестрых схем.

Пицунда: пляж, столовая, рынок, винный ларёк, участок, заштрихованный синим, где можно поплавать с ружьем. А здесь грибы – красные, как мухоморы, но это съедобный и вкусный гриб. Афон: водопад, Армянское ущелье, турбаза, танцы, Иверский монастырь. Мисхор, Судак, Ахтуба, Джубга – замечательные места.

О звонке Пальцева он было забыл, но тот напомнил телеграммой:

"Старикан, встретимся в Яремче, – писал Пальцев, – декада на сборы, семнадцатого жду. Ответ телеграфируй".

Через неделю с заявлением на отпуск он появился перед Невмывако. Тот в очках в своём кабинете читал какие-то бумаги. На Мокашова он недовольно взглянул, и Мокашов подумал, что впервые отрывает Невмывако от дел. Он молча протянул бумагу, и Невмывако молча стал её читать.