Виктор Зонис - Соломон. Царь тысячи песен

Вскоре в непрекращающемся вое боевых труб и трескотне барабанов послышались новые, шипящие, зловещие звуки, и несколько защитников города, пораженные метко выпущенными из пращи камнями, упали в крепостной ров. Шипение, постепенно нарастая, превратилось в непереносимый, на самой высокой ноте вой, и среди белого и яркого дня, в палящих лучах раскаленного солнца на Газер опустилась туча, несущая в недрах своих смерть. Тысячи стрел, выпущенных из луков, и тысячи камней, выпущенных из пращей, отразили солнечный свет, отбросили его в бездонное небо, и на поле битвы наступили сумерки. Колесницы, ни на мгновение не останавливаясь, проносились у крепостных стен в сумасшедшей круговерти, жаля защитников города стрелами и камнями, — неотвратимо, с натренированной периодичностью — пять вестников смерти в минуту. В ответ стены Газера, словно разбуженный вулкан, изрыгали из недр своих камни, смолу, огонь…

Яростная атака египтян длилась несколько бесконечных часов, затем смолкли барабаны, и изменившийся звук боевых труб остановил карусель смерти. Колесницы, поредевшие на добрую треть, отступили, покинули поле боя, скрывшись за спинами пехоты.

Но ликование хананеев было недолгим: среди исковерканного железа и растерзанных тел защитники Газера увидели множество черных, ползущих, словно змеи, людей. Их спины были прикрыты щитами, и с высоты крепостных стен казалось, что в атаку идет армия сказочных жуков-скарабеев. Египетская пехота рассредоточилась полукругом вокруг них, методично обстреливая стены крепости, мешая защитникам Газера поражать слившихся с песком ливийцев. Каждый из них тащил за собой мешок, наполненный песком или камнями, и те, кому удалось избежать жалящего укуса хананейских стрел, сбрасывали свою ношу в крепостной ров и уползали, чтобы через некоторое время вернуться обратно.

К ночи египетские войска отступили, но назавтра все повторилось вновь…

Через восемь дней, когда ров заполнился адской смесью камней, песка и трупов, начался штурм. Египтяне, облепив стены бамбуковыми лестницами, словно муравьи, упорно карабкались вверх. Тутмос бросил в атаку все свое пешее войско, от которого к моменту решающего штурма осталось чуть больше половины. Одновременно с этим два мощных тарана, каждый из которых несли под прикрытием стенобитной машины на своих плечах пятьдесят ливийцев, методично разбивали городские ворота.

К вечеру ворота были разрушены, и одновременно с первыми храбрецами, взобравшимися на крепостные стены, в город ворвались три сотни боевых колесниц. Ночь так и не наступила. Факелы, пропитанные горючей жидкостью и привязанные на длинных веревках к колесницам, тремя сотнями маленьких солнц осветили город, и в их чадящем свете началась страшная резня.

Три дня горел Газер, и три дня не отпускал Тутмос свое поредевшее, бесконечно уставшее войско домой, в Египет. Не отпускал до тех пор, пока оставался жить последний язычок пламени, пока тлела последняя головешка, пока дышал еще последний житель тридцатитысячного города.

— Что ж, теперь приданое моей сестры имеет законченный вид! — удовлетворенно пробормотал Тутмос, обращаясь к Сенмуту. — Царь Соломон возжелал получить могучую крепость — он получит воспоминания о ней!

— У нас тоже будет немало воспоминаний, — вздохнул Сенмут. — Столько людей положили мы здесь…

Тутмос зло посмотрел на него.

— Ты думаешь, мне не жаль их? Ты думаешь, мне не жаль лучших солдат нашего войска, сложивших головы свои в угоду прихоти царя Израиля? Ты глубоко ошибаешься! И я никогда не буду славить эту битву, как свою великую победу. Я должен был сравнять с землей эту крепость, должен был закопать в песок саму память о ней!

— Мудрость твоя не уступает мудрости богов, — поклонился Сенмут, — и простым смертным не понять величие замыслов царевича; вот и я не могу понять, как же можно дать в приданое за царицей воспоминания? Разве это не обидит царя Соломона?

— Обидит? — ухмыльнулся Тутмос. — Это должно привести его в ярость! Или я напрасно положил здесь столько людей.

— Не понимаю, — растерянно произнес Сенмут, — не понимаю…

— Все просто, — махнул рукой Тутмос. — Соломон мечтал получить мощную крепость, еще больше укрепить ее и поселить там своих людей. Израиль был и остается нашим врагом, и женитьба его царя на моей сестре ничего не меняет. Скоро придет время, когда мы двинем все наше войско на Иерусалим, и я не хочу снова брать приступом еще более сильный Газер. Соломон никогда не сможет восстановить эту крепость, потому что нечего будет восстанавливать. И это оправдывает гибель лучшей половины моего войска!

Вскоре после падения Газера Иерусалим облетела удивительная весть — египетское посольство приближается к городу! Уже с раннего утра южные ворота были широко распахнуты, мусор прибран, и весь Иерусалим высыпал на улицы посмотреть на египетскую принцессу и ее свиту. Интерес к египтянам подогревали слухи, что в окружении невесты Соломона собраны маги и демоны со всего мира и что демоны эти имеют облик чудных зверей и посланы коварным фараоном на погибель Израиля. Любой другой город встретил бы эти страхи пустыми улицами и плотно закрытыми дверями — любой другой, но только не Иерусалим! «Разве наш Бог не сильнее египетских, всех вместе взятых? — успокаивали люди друг друга. — Разве наш царь не мудрее какого-то языческого фараона?» — спрашивали они соседей, изгоняя чужой смелостью собственные страхи. Их не сумела разогнать даже страшная духота, вот уже несколько дней сжимавшая город в липких объятиях.