Виктор Зонис - Соломон. Царь тысячи песен

Вдруг взгляд царя затуманился, палка в руках задрожала, и начали, все быстрее и быстрее, вращаться шары.

— Протяни руку, протяни вперед руку! — послышался издалека словно выплывший из тумана, напряженный, настойчивый шепот. — Руку! Покажи кольцо!

Соломон вздрогнул, открыл глаза. Прямо перед ним, уставившись на царя немигающим желто-зеленым взглядом, сидел лев. Гиксоса рядом не было. Только они вдвоем — царь пустыни и царь Израиля. Не стало ни прошлого, ни настоящего, только две пары глаз, под безучастным ко всему живому солнцем. Лев зашевелился, склонил набок голову, и с глаз Соломона сошла пелена. Он вдруг осознал, что понимает этого зверя, чувствует его и свою власть над ним. — Подойди ближе и пади ниц! Как смеешь ты сидеть перед великим царем! — услышал Соломон хриплый голос — собственный голос! И прежде чем он успел испугаться своей безрассудной смелости, увидел, как, опустив глаза, смиренно пополз на брюхе к нему гордый лев, лизнул руку, на которой кровавым огнем полыхало кольцо Каина…

Месяц, проведенный на берегу Чермного моря, пролетел для Соломона как один короткий миг. Царь легко и незаметно освободился от тяжелого груза прожитых лет, забыл о сомнениях и тревогах. Пятидесятилетний мужчина, словно змея, сбросившая старую кожу, с каждым днем преображался и молодел. Между ним и Билкис установилась очень тонкая, на уровне молчаливого понимания и волнующих недомолвок, душевная близость, какой Соломону не хватало всю его наполненную гордыней жизнь.

Они, переодевшись в простые одежды, никем не узнаваемые, много путешествовали, заезжали в самые малые и отдаленные селения, вместе с крестьянами трапезовали, участвовали в нехитрых забавах и развлечениях. Именно в эти счастливые дни Соломон впервые увидел народ свой, впервые захотел его увидеть, впервые почувствовал боль и радость простых людей. Он посещал в селениях школы, построенные по его указу; его сердце радовалось при виде незатейливых построек не меньше, чем когда-то давно при виде Иерусалимского Храма.

После таких поездок они подолгу, до глубокой ночи, сидели на влажном песке, у самой кромки морского прибоя, глядя на низкую тяжелую луну, протягивающую к ним серебристую дорожку, словно приглашая только их двоих совершить таинственное, волнующее путешествие в призрачную даль.

— Если хочешь, можешь загадать мне еще какую-нибудь головоломку, — улыбнулся Соломон, глядя в живую, постоянно меняющуюся морскую гладь. — Уверен, ты припасла их достаточно много.

Билкис покачала головой.

— Это не имеет смысла. Уверена, ты легко отгадаешь их все. А я ведь не расплатилась еще с тобой за ту, первую, помнишь?

— И ты придумала уже, как это сделаешь?

— Мне кажется, что да! И я хочу это сделать прямо сейчас, в твоем милом и уютном доме…

И еще месяц, как песок, просочился сквозь время. Они любили друг друга на влажных простынях роскошного ложа, в ласковой колыбели теплого моря, на пропитанном запахом страсти прибрежном песке. Время начало обратный отсчет: для Соломона царица далекой страны стала первой его женщиной — всегда первой, всегда желанной, всегда единственной…

— Скоро мы с тобой расстанемся, — тихо произнесла Билкис, грустно глядя на Соломона.

— Расстанемся?! Но почему скоро, неужели тебе плохо со мной?

— Именно потому, что хорошо. А все хорошее быстро заканчивается… Я беременна.

— Беременна! Это же прекрасно! — всплеснул руками Соломон. — У меня будет сын от самой желанной женщины!

— Пятый, или какой по счету? — невесело улыбнулась Билкис.

Соломон взял ее за руку, заглянул в глаза.

— Я был самым младшим сыном Давида, сыном, рожденным любимой женщиной, и отец поставил меня царем над Израилем!

— Наш сын никогда не будет царем в этой стране! — Билкис решительно покачала головой. — Не те сейчас времена. Я женщина и вижу то, что скрыто от глаз твоих, или то, что ты не хочешь замечать. В каждой комнате твоего дворца, в каждой аллее твоего парка меня встречают враждебные, ненавидящие глаза царедворцев и слуг.

Соломон отмахнулся.

— Ты беременна, и это тебе просто кажется. Все будет по слову моему. Никто не посмеет мне перечить.

— Если бы так, если бы так…

— Вот увидишь. Еще никто в этой стране не смел открыто прекословить воле моей. Завтра я собираю советников своих по делам неотложным и объявлю о том, что женюсь на тебе.

— Нет, Соломон, не делай этого, не вреди себе! Наш сын все равно будет царем, царем моей страны. И я горда тем, что отцом его станет великий Соломон!

— И что нового произошло за последние месяцы? — Соломон жестом усадил советников.

— В Дамаске убили наших сборщиков податей и выставили их отрубленные головы на всеобщее обозрение, — отрешенно, глядя куда-то в сторону, сказал Ванея.

Соломон нахмурился:

— Почему не прислали ко мне гонцов доложить об этом, и почему об этом говоришь мне сейчас ты, а не Адонирам?