Филипп Ванденберг - Гладиатор

В атриуме стояла полная тишина. Затаив дыхание, собравшиеся прислушивались к громкой беседе между покровителем знаменитого гладиатора и любимцем императора. Не зашел ли Ферорас слишком далеко? Не бросил ли он своими словами вызов самому императору?

Увидев появившийся на лицах окружающих испуг, Ферорас заговорил снова:

— Я говорю вполне серьезно. Вителлий проведет следующий бой за вознаграждение в пятьсот тысяч сестерциев. И такая же сумма достанется тому, кто сумеет его победить. Именно так, клянусь своей правой рукой!

Гости одобрительно захлопали, восклицая:

— Слава Ферорасу! Слава Вителлию!

Лишь один из них молчал, угрюмо глядя перед собой. Те, кто стоял рядом с ним, видели, как пульсирует жилка на его виске. Это был Лентул, руководитель императорской школы гладиаторов.

— Что ты так задумался, дорогой Лентул? — крикнул ему через головы гостей Ферорас. — Я же знаю, что у тебя не найдется равноценного противника Вителлию.

— Это еще надо проверить, — возразил Лентул. — Все мы знаем, где начинал Вителлий свою карьеру. Многие из моих гладиаторов помнят еще, как твой подопечный еле живой покидал Тропу танцующих кукол.

Ферорас кивнул.

— Это вовсе не тайна, Лентул. Вителлий начинал с малого. Он рискнул своими правами римского гражданина, добровольно став гладиатором. Но сегодня он величайший боец Рима. Назови мне того, кто способен побить его, и уже завтра этот человек получит шанс стать богачом. Ну, Лентул, я слушаю тебя.

Взгляд Лентула был направлен куда-то вдаль. Он чувствовал, что Ферорас стремится унизить его. Уровень подготовки гладиаторов в школе Лентула был, разумеется, не хуже, чем во времена императора Клавдия, но симпатии зрителей были на стороне Вителлия. Он был любимцем толпы, выходцем из ее рядов, ее идолом. Соперник Вителлия с самого начала получал настроенных против себя зрителей. А победить любимца публики было практически невозможно, потому что, даже если он явно проигрывал бой, вверх поднимались десятки тысяч больших пальцев — решение, противиться которому не рискнул бы даже император. Помочь мог только случай. Вителлий должен быть убит прежде, чем зрители поймут, что, собственно, произошло.

— По твоим словам, Вителлий владеет всеми видами боя, и твое предложение относится к каждому из них! — прозвучал голос Аррунтия Стеллы, главного распорядителя устраиваемых Нероном игр.

— Разумеется, — ответил Ферорас.

— Относится ли это и к тем видам боя, в которых Вителлий на арене до сих пор еще не выступал?

— Он владеет всем, что должен знать гладиатор!

— Стало быть, он готов выступить и в кулачном бою?

Никто не заметил, как вздрогнул Вителлий, когда Ферорас ответил:

— Да, и в кулачном бою!

Да, Вителлий не раз упражнялся в схватках, где удары наносились обмотанными кожаными ремнями кулаками, но не однажды Пугнакс, удары которого были слишком мощными и безжалостными, избивал его при этом до бесчувствия. Если бы не защитные шлемы, Пугнакс прикончил бы Вителлия еще в учебном бою. Вителлий боялся этого вида боя прежде всего потому, что симпатии зрителей не играли тут совершенно никакой роли. Один лишь сокрушительный удар в нужное место, и он расстанется с жизнью.

— Да будет так! — воскликнул императорский чиновник. — На ближайших играх Вителлий встретится в кулачном бою с достойным противником. Мегаленские игры уже прошли, но для игр Аполлона, которые состоятся в июле, соперники, встречающиеся в главном бою, еще не назначены. Решено, стало быть!

— Да будет так! — Ферорас протянул Аррунтию Стелле руку.

Вителлий растерянно смотрел на них. Блеск в глазах, с которым он вошел в атриум, сменился неуверенным, уклончивым взглядом. Поппея, все еще стоявшая рядом с гладиатором, сразу же заметила его неуверенность.

— Кулачный бой — не самая сильная твоя сторона? — спросила она так тихо, что никто, кроме Вителлия, не смог ее расслышать.

Вителлий пожал плечами, постаравшись изобразить на лице улыбку. Поппея украдкой тронула его за руку:

— Ты не должен бояться этого боя. Я думаю, что смогу помочь тебе.

Гладиатор, однако, успел уже взять себя в руки. Гнев блеснул в его глазах. Он сжал левую руку в кулак и, взмахнув им, проговорил, чуть повысив голос:

— Благодарю тебя, Поппея, за предложенную помощь, но я в ней не нуждаюсь. Я полагаюсь вот на этот кулак. Он — и только он — решит исход боя!

— Прости, если чем-то обидела тебя, — сказала Поппея. — Знай только, что я на твоей стороне и что император стремится угадать каждое мое желание. Я полагаю, что Ферорас готов на все, лишь бы повысить цену этого боя, а тем самым и свой выигрыш. Ферорас привык играть на высшие ставки, и сейчас он ставит на кон твою жизнь.

Вителлий взглянул на Поппею. В его глазах уже не было гнева.

— Тебя считают женщиной, которая в своих поступках руководствуется только разумом. Римляне шутят, что, прежде чем ответить на пожелание доброго утра, ты обдумываешь, а даст ли это тебе что-нибудь…

— Кто обращает внимание на насмешки толпы? — засмеялась Поппея. — О тебе говорят, будто ты обладаешь силой Геркулеса и холодным, как снег на горных вершинах, разумом. В действительности же ты симпатичный юноша из провинции, которому улыбнулась Фортуна и который боится лишь того, что однажды богиня счастья изменит ему.

Вителлий покраснел. Давно уже никто так неуважительно и в то же время метко не отзывался о нем.

— Или я ошибаюсь? — спросила Поппея.

— Нет, нет, — тихо ответил гладиатор. И после короткого раздумья добавил: — Спасибо, Поппея.

— За что?

— За правдивые слова! — ответил Вителлий. — Кто сегодня говорит в Риме правду?! У каждого на уме только собственная выгода. Говорят о любви, а имеют в виду похоть. Говорят о благочестии, а думают о прибыли. Больше всего следует бояться тех, кто именует себя твоими друзьями, и даже Сенека, проповедующий добродетель, делает это ради денег. Все в Риме поставлено с ног на голову. Если женщина говорит «нет», это означает «да», и чем больше у кого-то долгов, тем большим он пользуется уважением. А император, который мочится на изображения богов, все же считается божественным. О, что же это за город!

Окружающие начали уже шушукаться насчет доверительной беседы, которую, похоже, вели между собой Поппея и Вителлий. Со времени смерти Мессалины Поппея была женщиной, привлекавшей наибольшее внимание римлян, замешанной во многих скандалах и загадочной, словно сфинкс, благодаря неясным отношениям, связывавшим ее с самим императором. Похоже, что Ферорас сумел добиться эффекта, к которому так искусно стремился.

— Твои слова нравятся мне, — после короткого раздумья проговорила Поппея. — Ты говоришь совсем иначе, чем все остальные.