Ольга Лепешинская - Путь в революцию. Воспоминания старой большевички.

Вместе со мной в университете училось много других русских студентов, по тем или иным причинам не имевших возможности получить образование в России. Приглядевшись к ним и памятуя о том, что за наукой не должна забывать о партийной работе, я стала создавать из них социал-демократическую группу.

Мы начали собираться, читать марксистскую литературу, обсуждать ее. Первое время занятия вела я сама, но вскоре почувствовала, что пороху мне не хватает. Тогда я обратилась к Плеханову, который жил тогда в Женеве. Самым бесцеремонным образом тормошила я его, приглашая приехать в Лозанну и прочесть нашей группе тот или иной реферат.

Плеханов относился к моим просьбам отзывчиво и всегда приезжал. Только обусловливал свой приезд одним: мы должны были доставить его в Лозанну и проводить обратно.

Однако частенько после нашего собрания он заходил ко мне выпить стакан кофе. В комнату мою набивались другие студенты; и тема, поднятая на занятии, продолжала обсуждаться, так сказать, в домашних условиях.

В Лозанне я пробыла в общем-то недолго. Напряженные занятия, постоянное недоедание и лишения давали себя знать. Сил становилось все меньше… Летом 1902 года в Лозанну спешно приехал Лепешинский. Он застал меня в тяжелом состоянии. Туберкулез, когда-то начавшийся в Петербурге, а затем залеченный, дал себя знать с новой силой. Занятия в университете пришлось оставить. Мы уехали обратно в Псков.

Деятельность Владимира Ильича в «Искре» помогла сплотить партийные организации России. Все определенней становилась необходимость созыва II съезда партии. По инициативе Ленина началась серьезная подготовка к нему. Одной из намеченных Лениным мер было создание Организационного комитета. Такой комитет, в который вошли Кржижановский, Ленгник, Стопани, Радченко и Лепешинский, был утвержден на совещании представителей социал-демократических комитетов, состоявшемся в Пскове в ноябре 1902 года. Преобладающее число членов ОК состояло из искровцев.

У нас в Пскове в этот период обстановка была такова.

Группа местных статистиков — Александр Митрофанович Стопани, Александр Григорьевич Бутковский, его жена Ольга Николаевна и ряд других — вошли в псковскую организацию социал-демократов. Вскоре в нашу работу включился и Петр Ананьевич Красиков, приехавший из Петербурга.

Но революционное движение в Пскове имело и другие организации. Была еще одна марксистская группа среди статистиков, которой руководил Лопатин. Знали мы также о группе народовольцев, которую возглавлял Николаев.

В период, предшествовавший созыву совещания, о котором я упоминала выше, Пантелеймон Николаевич зачастил в Петербург. Здесь ему приходилось выступать на собраниях марксистских кружков и разъяснять сущность споров между искровцами и «экономистами», представлявшими в русской социал-демократии оппортунистическое течение.

После того как была проведена подготовительная работа, которая выявила, что большинство партийных комитетов в городах России на стороне «Искры», в Псков прибыли их делегации. Совещание, избрав Организационный комитет, решило, что он должен солидаризироваться с «Искрой» и заявить о признании только ее идейного руководства. Поскольку «Бунд» не прислал своих представителей, было определено с этой организацией не считаться.

Остался не выясненным до конца только вопрос о порядке дня съезда. До установления позиции «Бунда» и до получения от Владимира Ильича подробных инструкций решение об этом отложили.

Совещание, продолжавшееся несколько дней, выполнило стоявшие перед ним задачи и закончилось. Жандармским шпикам не удалось обнаружить его. Делегаты разъехались и благополучно добрались до своих городов. Но что-то пронюхавшие шпики усиленно шныряли на вокзале, и здесь-то один из провокаторов указал им на Радченко. Тот был немедленно схвачен. При обыске у него в кармане нашли адрес Лепешинского.

Ночью того дня мы не спали, приводя в порядок дела совещания. Вдруг раздался звонок.

— Неужели попались? — спросил Пантелеймон Николаевич.

Я пошла открывать. Вошли жандармы.

— У нас имеется предписание сделать у вас обыск, господин Лепешинский.

— Ну что ж, приступайте, — сухо ответил Пантелеймон Николаевич.

Началась знакомая нам процедура: выдвигание ящиков, копание в белье, просматривание книг… Мы с мужем молча стояли и наблюдали со стороны. Мебели у нас было немного, большая часть книг лежала сваленной на пол в одном из углов. Я знала, что в этих книгах Лепешинский спрятал протоколы и записи конференции. Спасти их уже не представлялось возможным. Что самое страшное — там же, в книгах, находился список всех делегатов совещания: попади он в руки полиции, делу партии был бы нанесен тяжкий урон, арестовали бы весь ОК.

Мгновение я обдумывала — что делать, а потом, воспользовавшись тем, что жандармы отвлеклись, спрашивая что-то у мужа, быстро нагнулась, разыскала нужный листок и зажала его в кулаке. Но что было делать с ним дальше? Ведь и меня могли «пригласить» в полицию, обыскать — и тогда…

Незаметно я подошла к постели дочери и, сделав вид, что поправляю шубку, которой Оля была накрыта поверх одеяла, подсунула в эту шубку бумажный комочек.

Между тем, закончив осмотр книг, жандармы направились к спящей Оле.

— Не смейте прикасаться к моему ребенку, — категорически заявила я и взяла Олю на руки, вместе с шубкой. — Теперь можете продолжать…

Кроватка была перерыта так же тщательно, как и все остальное; но ничего в ней, конечно, не нашли. Обыск закончился, жандармы ушли, уводя с собой Пантелеймона Николаевича.

Глухая ночь стояла вокруг, на душе было тяжело, но унывать я не имела права. Едва процедура обыска окончилась, я кое-как привела все в порядок и тут же, зашифровав уцелевшие материалы, села писать Надежде Константиновне, сообщая обо всем случившемся.

Ночь прошла почти без сна; а на следующий день я узнала, что Лепешинского увезли в Петербург, и тут же начала распродавать наши немудрые пожитки, чтобы немедленно следовать за ним.

Приехав в Петербург, я прежде всего постаралась выяснить, где находится Пантелеймон Николаевич. Удалось узнать, что он был вначале в известной уже ему «предварилке», а затем его перевели в Петропавловскую крепость и заключили в Трубецкой бастион.

Режим содержания заключенных в Трубецком бастионе отличался особой суровостью. В разное время томились тут Писарев и Чернышевский, Александр Ульянов (старший брат Владимира Ильича, принимавший участие в организации покушения на Александра III) и многие другие революционеры. Все это я знала и дала себе слово — принять все меры к тому, чтобы вырвать Лепешинского из страшного каземата.