Ольга Лепешинская - Путь в революцию. Воспоминания старой большевички.

С помощью партийных товарищей мне удалось устроиться на работу в страховое общество «Надежда». Это на какое-то время обеспечивало мне заработок. Вскоре до меня дошли слухи о том, что пребывание в холодной сырой камере Трубецкого бастиона не прошло для мужа бесследно: он захворал. Что было делать? Самодержавие сгубило уже жизни сотен и сотен революционеров, прибавить к этим жертвам еще одну ничего для него не составляло. Необходимо было действовать, и немедленно.

Я решила лично отправиться к директору департамента полиции Лопухину.

В приемной Лопухина постоянно толпились посетители самых различных категорий. Ожидать приема приходилось по нескольку дней, и то без гарантии на успех. Я обратилась к дежурному чиновнику, записывавшему посетителей.

— Их превосходительство не принимает, — коротко отрезал чиновник.

— Ну что ж, — заявила я, — тогда мне придется зайти без приглашения.

— Попытайтесь! — насмешливо ответил он.

Из разговоров публики, находившейся в приемной, я уже знала, что у Лопухина сидит харьковский губернатор Оболенский, в которого недавно стреляла террористка, и что Лопухин, опасаясь за свою жизнь, сократил прием посетителей до минимума. Но это меня остановить не могло. Я направилась прямо к двери кабинета, возле которой стоял охранявший Лопухина жандарм. Он попытался преградить мне путь, но я отстранила его рукой и решительно распахнула дверь. Увидев так неожиданно ворвавшуюся посетительницу, оба «превосходительства» разом вскочили…

— Ваше превосходительство, я мирная посетительница, — быстро сказала я, видя, что они напуганы, приняв меня едва ли не за террористку. И повторила: — Я мирная просительница. К вам не допускают, а у меня важное дело!

Очевидно, было заметно, что я возбуждена, ибо Лопухин пригласил меня обождать и сказал:

— Успокойтесь, сударыня. Посидите в приемной, через десять минут я приму вас.

Я вышла из кабинета. Посетители смотрели на меня не без удивления. Дежурный чиновник, взбешенный и оторопевший, выпалил:

— Стыдно-с, сударыня. Стыдно-с! Неприлично-с!

— Молчите! — бросила я ему. — Это вам должно быть стыдно!

По приемной прошел ропот. Чиновник умолк и снова уселся за стол.

Господин директор департамента полиции не обманул. Вскоре меня действительно попросили к нему в кабинет. Я рассказала о тяжелом состоянии мужа, просила подвергнуть его врачебному освидетельствованию и в самом срочном порядке перевести в «предварилку».

Мне удалось добиться своего. Спустя непродолжительное время Пантелеймона Николаевича перевели из Петропавловской крепости в «Шпалерку», где режим был значительно мягче. Снова я получила возможность посещать его по понедельникам и четвергам, как когда-то, во времена его первого ареста, носить ему передачи и книги, а главное — видеть его.

Правила «предварилки» допускали обычную переписку между арестованным и его близкими родственниками. Но в ней нельзя было ничего сообщить о том, как на воле идет партийная работа, в каком положении товарищи. Поэтому я завела с Лепешинским еще и тайную переписку. Делалось это очень просто.

На свидание я шла вместе с Олей. На ней всегда в этом случае было либо платьице с кармашками, либо передник. Я заранее клала ей в кармашек записку, муж брал девочку на руки, незаметно доставал записку и в другой кармашек засовывал свою. «Почта» действовала вполне исправно.

Но вот что однажды произошло.

На одном из очередных свиданий Лепешинский, как обычно, усадил к себе на колени Олю. Но не успел он взять из кармашка мою записку, как Оля сама нащупала ее, вытащила и спросила удивленно:

— Мамочка, что это?

— Ах, это?.. Это я купила тебе подарок на рождество, — небрежно ответила я и быстро выхватила из ее пальцев записку.

Жандарм, сидевший в углу, беспокойно задвигался, но ничего не произнес. Мы продолжали разговаривать с мужем. Наступила минута расставания. Пантелеймон Николаевич постарался незаметно вложить в кармашек Оли свою записку. Но на этот раз нам положительно не везло. Дочка вытащила и эту бумажку. И снова мне пришлось выхватить ее. Во второй раз этот маневр незамеченным не остался. Жандарм встал и потребовал:

— Сударыня, попрошу передать то, что вы взяли у вашей дочери.

Я отказалась это сделать. Он настаивал на своем. Мы начали говорить друг другу резкости.

— Сударыня, отдайте пакетик, или мне придется отобрать его у вас силой!

— Ого! Попытайтесь! Я не арестованная!

— Так будете арестованы!

Лепешинский, видя, что дело принимает нежелательный оборот, просит меня уступить и отдать обе записки (в них и в самом деле не было ничего особенного); но тут уж было дело принципа, и я ни за что не хотела уступать.

Раздался свисток. На вызов дежурного жандарма вбежали еще двое. Он приказал увести арестованного в камеру. Пантелеймон Николаевич тревожно кивнул мне и молча покинул комнату свиданий.

— Ну-с, а теперь я вас обыщу, — с ехидным вызовом проговорил жандарм.

— Попробуйте, — угрожающе ответила я, — попробуйте только до меня дотронуться! Я тут всех на ноги подниму!

Взбешенный невозможностью что-либо предпринять и моим упорством, он грубо выругался и приказал мне убираться. Я ушла, унося с собой обе записки, но кончилось это тем, что мы на месяц были лишены свиданий. Олина «почта» подвела…

Досадно было лишиться возможности видеться с мужем дважды в неделю. Больше всего страдал от этого он. Мне тосковать было некогда. Я продолжала принимать посильное участие в подпольной партийной работе. Моя старая, еще по Рождественским курсам, подруга Лида Бархатова активно участвовала в деятельности петербургской партийной организации. Я держала с нею связь и получала кое-какие поручения.

Когда я рассказала ей о своей стычке с жандармом, она расхохоталась:

— Ну, так тебе и надо. Не упрямься!.. — Помолчав, добавила: — Помоги мне вот в каком деле. Нужно провести нелегальное собрание, а подходящей для этого квартиры нет. Попробуй найти, а?

Подумав, я вспомнила, что в Петербурге живет другая моя старая подружка — Саша Баранова. Я разыскала ее, мы тепло встретились, и я сообщила о своем деле. Раздумывала она недолго и тут же дала согласие на устройство в ее квартире нелегального собрания.

В назначенный день и час извещенные заранее люди собрались в квартире Барановой. Решила и я пойти. Уже невдалеке от дома, где она жила, я вдруг была остановлена каким-то человеком. Оказался он моим знакомым и тут же предупредил:

— Не ходите к Барановой… Нагрянула полиция и всех забрала. Видно, попался к нам провокатор.

— А Саша?.. И она тоже? — с тревогой спросила я.