Гасьен Куртиль де Сандра - Мемуары графа де Рошфора

Мое ходатайство было ратифицировано, и, увидев себя в относительной безопасности, я связался с герцогом де Бофором и со всеми, кто больше всего ненавидел кардинала.

Если бы я захотел рассказать обо всех интригах, которые плелись против него, надо было бы делать эти «Мемуары» многотомными, но я решил говорить здесь только о том, к чему я имел непосредственное отношение. Но я все же скажу, что Парламент сделал против него столько, что он решил его наказать. Он не мог его разогнать, так как, как я уже говорил, его поддерживали парижане, которые готовы были поверить всему, что им говорили. Поэтому дело выглядело не просто трудным, но и находившимся за пределами его возможностей. В городе находилось более ста тысяч вооруженных людей, и даже все войска короля не могли противостоять им.

Однако герцог Энгиенский, ставший после смерти своего отца принцем де Конде [48] Принц де Конде — Луи де Бурбон (1621–1686), сын Анри де Бурбон-Конде. До 1646 года (при жизни отца) носил титул герцога Энгиенского. В 1641 году отец женил его на Клер-Клеманс де Брезе, племяннице кардинала де Ришельё, однако этот брак был неудачным. В семнадцать лет начал военную карьеру и одержал ряд побед во время Тридцатилетней войны (самая известная из них — в битве при Рокруа в 1643 году). Позже принял участие во Фронде, сначала на стороне кардинала Мазарини, затем против него. , вернувшись из Фландрии, пообещал ему встать на его сторону, привел свою армию и блокировал город. В те времена это был самый населенный в мире город, и когда его блокировали, начались бедствия, и все стали думать, что неправильно так страдать и голодать из-за горстки каких-то людей, и был назначен час смотра имевшихся в наличии сил. Потом собранные войска построились, а их командиры, которые все были советниками (так как войска состояли из одних буржуа), решили повести их вперед против настоящих генералов. Однако никто не знал, как это должно делаться, и случился такой беспорядок, что это вызвало смех даже у тех, кто разбирался в том совсем чуть-чуть больше. При этом из рядов вышел один человек и заявил, что командовать нужно совсем не так, а сам он шесть месяцев был солдатом в гвардии. Каждый был счастлив услышать, что среди них есть хоть один человек, который хоть что-то понимает в военном деле, и ему тут же отдали командование с криками: «Да здравствует Парламент и наш новый офицер!» Он был сделан генерал-майором пехоты, и он получил генеральскую трость из рук советника Ведо де Граммона.

Луи де Бурбон, принц де Конде

Новый командующий тут же запутался в боевых порядках. Однако каждый восхищался тем, что он делал, офицеры полка привели его на торжественный обед и посадили во главе стола. Там говорили о способах, как снять блокаду, и все, что предложил командующий, было принято как предсказание оракула. Однако это не помешало принцу де Конде атаковать Шарантон, куда парижане направили три тысячи человек под командованием де Кланлё, а потом из города для подмоги вышло еще двадцать тысяч человек. Я был там, как и остальные, и я имел честь быть одним из главных офицеров кавалерии, которая поддерживала пехоту.

Принц де Конде вышел против нас тремястами-четырехстами кавалеристами, но, так как наш боевой порядок был поставлен неправильно, мы не выдержали и отступили к городу. Это бегство было обязано командованию, которое поставило нас в арьергард. Как бы то ни было, если бы принц де Конде захотел, он мог бы уничтожить всю нашу пехоту, но он довольствовался тем, что взял Шарантон, где он потерял герцога де Шатийона, своего родственника.

Мне было стыдно возвращаться в город после такого неудачного дела. Я не был первым, кто бежал, но мне было неприятно, что я оказался в такой компании и принял участие в таком позорище. С этого времени мы еще пытались помериться силами, но мы были опять биты, хотя нас было десять против одного. Чести мне это не прибавило, хотя возглавлял я не регулярные войска, а городскую милицию. А тем временем Парламент не уменьшил ненависти к кардиналу, но решил приспособиться. Многие говорили, что следует обратиться за помощью к эрцгерцогу, принц де Конти, которого произвели в генералиссимусы, был того же мнения, и назначили маркизов де Нуармутье и де Лаика, чтобы к нему поехать. Я тоже оказался в их числе, но не как полномочный представитель, а как помощник, который должен был им подчиняться.

На этот раз я уже не боялся показываться и не сомневался, что нас примут хорошо. В самом деле, эрцгерцог пообещал двинуть свою армию, чтобы освободить Париж, и я был оставлен подле него, чтобы напоминать ему о данном обещании. Не прошло и восьми дней, как я заметил, что граф де…, который продолжал оставаться его фаворитом, мешает нашим планам. Он не хотел, чтобы такой человек, как я, находился здесь, и он попросил Лаика, который был его другом, сделать так, чтобы меня побыстрее отозвали, и все, что я понял из всего этого, так это то, что мадам де Шеврёз, которая, как казалось, сожалела о потере кардинала и которая находилась в хороших отношениях с графом, пыталась помешать вхождению войск на территорию королевства, чтобы сделать договор более выгодным для себя. А тем временем наше путешествие стало вызывать обеспокоенность при дворе, а так как эрцгерцог запаздывал с подмогой, Парламент начал сожалеть о том, что обратился к иностранцам, и дело было быстро завершено.

Каждый преследовал свои собственные интересы: у одних были деньги, у других — должности, и лишь у меня одного не было ничего, кроме одних лишь обещаний дать мне что-нибудь. Тогда-то я и понял, что не стоит слишком доверять словам грандов, которые готовы обещать все что угодно, когда им от нас что-то нужно, и забывают обо всем, как только необходимость в нас отпадает. В конце концов я оказался бы в совсем жалком положении, если бы не моя лионская рента. Это было единственное, что у меня осталось, так как мои браться забрали себе все остальные блага, которые я в свое время получил. Этого было маловато, чтобы чувствовать себя большим сеньором, но и не позволяло оказаться совсем нищим. Мне не у кого было что-либо попросить, и я вынужден был сократить штат слуг до одного камердинера и одного лакея, тогда как во времена службы у кардинала де Ришельё у меня всегда было шесть-семь слуг. Это было странно, так как я, как говорится, умел хорошо плавать в больших водах, но мне еще предстояло узнать настоящую причину происходившего. Это Мазарини, ненавидевший меня за то, что я сбежал из тюрьмы и встал на сторону его противников в недавних событиях, отобрал мою ренту и сделал еще много других ходов подобного же рода. Он провернул все это так, что меня даже не предупредили об этом, и я узнал, что ренты больше нет, лишь тогда, когда пришел за деньгами. Я был очень удивлен, увидев имена кредиторов, которых я даже не знал, но я счел это недоразумением и обратился к прокурору, который сказал то же самое и заверил, что все скоро образуется. Однако он попросил у меня долговые обязательства, а я в свое время не позаботился о том, чтобы их иметь, а посему обратился к тому, кто обычно выдавал мне деньги, но он перенес встречу на следующий день. Назавтра я вновь пришел, но мне сказали, что он уехал из Парижа к умирающей сестре.