Шапи Казиев - Крах тирана

– Там решается судьба каждого из вас, – горячо взывал к народу Муртазали. – Надир-шах привел огромное войско, и те, кто не хочет стать его рабом, пусть идут в Андалал на священную битву!

– Наши уже пошли, – обычно отвечали горцы. – Но раз надо, пойдут и все остальные.

Покидая очередной аул, Муртазали видел, что оттуда уже выступали дружины ополченцев – стариков и юношей, полные решимости сразиться с врагом.

Когда Муртазали поднялся на высокое Хунзахское плато, там грохотали пушки.

– С кем они воюют? – встревожились нукеры. – Неужели каджары все-таки добрались до них?

Муртазали был встревожен не меньше нукеров и погнал своего коня галопом.

Тревога оказалась напрасной, и скоро все прояснилось. Хунзахцы испытывали трофейные персидские пушки, привезенные из Аймакинского ущелья.

Хунзахский владетель Мухаммад-хан принял Муртазали с почестями как сына почитаемого в горах Сурхай-хана и прославленного воина. Родство с такими значительными людьми многого стоило.

Хан велел зарезать быка и устроить пир в честь прибытия Муртазали, но тот спешил перейти к делу. Узнав, что Кумух захвачен каджарами, Сурхай-хана постигло несчастье и он с женой теперь в плену у Надир-шаха, Хунзахский хан не скрывал своего огорчения, а жена его, сестра Сурхай-хана, залилась горькими слезами.

– Мы кое-что слышали, но в это трудно было поверить – сказал Мухаммад-хан. – Однако пора действовать.

– Андалалцы прислали тебе письмо, – передал Муртазали хану свиток.

Мухаммад-хан прочел письмо и кивнул.

– Наши люди уже готовятся. Не знаем только, стоит ли тащить туда пушки. Их и сюда еле доставили.

– Тяжелым пушкам там делать нечего, – сказал Муртазали, – а маленькие, которые можно навьючить на лошадей, пригодятся. Но если из-за этого будет потеряно время, лучше оставить и их.

– Отдохните и поешьте, – сказал Мухаммад-хан. – А я потороплю наших воинов.

Письмо андалалцев было прочитано народу перед Хунзахской мечетью.

Люди негодовали. Хунзахское ханство было одним из самых древних и сильных на Кавказе. А после победы в Аймаки хунзахцы полагали, что уже никто не посмеет поднять глаза на их горы. Но наглые притязания Надир-шаха вновь воспламенили их воинский дух.

– Да кто он такой, чтобы угрожать нам? – возмущался Омар-хан, глава сильного рода Даитилал, и народ встретил его слова одобрительными возгласами.

– Что нужно на нашей земле этому самозванцу? – поддержали Омар-хана хунзахцы.

– Мало он в Дагестане крови пролил?

– Пора разделаться с этим извергом! – призвал глава еще одного влиятельного хунзахского рода Огузилал.

– Надир хочет от нас позорного смирения, а мы отправим его туда, откуда не возвращаются! – кричали хунзахцы.

– Собаке – собачья смерть!

– Поднимайтесь на войну, братья!

– Покажем каджаром, каковы хунзахцы!

– Не будем терять время!

– Поможем братьям!

– Растопчем ядовитую змею!

– Изрубим нечестивцев!

– Берите оружие!

– Седлайте коней, хунзахцы!

Даитилалцы не заставили себя ждать. И в горских летописях было потом записано:

Следом двинулся не менее внушительный отряд огузилалцев.

Возглавил хунзахцев сам нуцал Мухаммад-хан. Рядом с ним скакал Муртазали, под командование которого нуцал отдал свою конницу.

Отряды нуцала обгоняли ополченцев, шедших в Андалал из разных сел, и многие, увлеченные порывом хунзахцев, старались от них не отставать.

Не прошло и дня, как Муртазали отправился в Хунзах, а он уже возвращался с подмогой.

Над Андалалом тянулся дым пожарищ. Горели аулы Мегеб, Обох, Шитли, Шангода и Бухты.

В Хицибской битве войска Надир-шаха тоже брали верх.

Горцев оставалось все меньше. Среди погибших были теперь и женщины. Сердца дагестанцев горели ненавистью к врагам, но одолеть полчища шаха, усиленные свежими частями конной гвардии, у горцев не хватало сил.

– Отходите к аулу! – призывал Пир-Мухаммад. – Мы еще повоюем!

Но горцы отступать не желали. После всего, что они перенесли, смерть не казалась им страшной. Страшнее было показать врагу слабость. Они отбивались из последних сил, стаскивали крючьями всадников с лошадей, вставали спиной друг к другу, чтобы биться с нападавшими со всех сторон каджарами.

Муса-Гаджи вдруг увидел, как всадник занес саблю над его Фирузой. Успеть к ней он не мог и, схватив пику, швырнул ее в гвардейца. Она пронзила его панцирь, и всадник свалился с коня. Муса-Гаджи пробился на своем коне к женщинам, чтобы защитить их от врагов. В него уже попало две стрелы, но он продолжал давить сарбазов и рубить их саблей.

– Зачем вы пришли? – кричал Муса-Гаджи женщинам, но Фируза чувствовала, что он обращается к ней.

– За тем же, что и вы, – ответила она, пронзая кинжалом врага, сбитого конем Мусы-Гаджи. – Разве в наших законах написано, что женщины не должны воевать?

И вдруг все переменилось. Каджары, будто испугавшись чего-то, остановились и отхлынули назад.

Муса-Гаджи не понимал, что случилось, пока не услышал голос Пир-Мухаммада:

– Хунзахцы! Они уже здесь!

Это был долгожданный отряд, который привел Муртазали.

Перед тем, как броситься на врага, нуцал Мухаммад-хан объявил хунзахским воинам:

– Если враг завладеет Андалалом, то кинется и на Хунзах. Постоим же, братья, за наши горы. Кто вернется живым – вернется со славой. Кто погибнет – станет бессмертным!

Подняв свои стяги, устремив вперед копья, размахивая саблями и палицами, хунзахцы налетели на растерявшихся врагов, как ястребы на воронье.

Надир-шах, уже прикидывавший, где на своем драгоценном щите он прикажет вставить самый большой рубин – в честь победы в Андалале, неожиданно обнаружил, что войско его отступает. Свита его давно заметила прибывшие на подмогу горцам отряды, но никто не решался сообщить об этом погрузившемуся в сладостные мечтания повелителю.

– Мои войска бегут?! – взревел шах.