Шапи Казиев - Крах тирана

– Они мне не друзья, – пытался возразить Шахман.

– Как и я, – сказал Сурхай-хан, отворачиваясь от Шахмана.

К вечеру Шахман со своим караваном отбыл из Кумуха. Решив нигде больше не задерживаться, он направился в Дербент.

На хуторе Наказух поднимались стены нового дома. Чупалав трудился не покладая рук, обтесывая камни и укладывая один ряд за другим. Дело спорилось.

Дети, которых Чупалав приучал к делу, старались ему помогать. Пир, что постарше, подавал отцу камни, Мухаммад месил в яме известь, добавляя в нее конский волос, чтобы камни крепче держались друг за друга, а Сагит, самый младший, таскал эту смесь в кожаном ведре, едва поспевая за отцом.

– Не накладывай так много, – советовал сыну Чупалав. – Надорвешься.

– Я сильный! – упрямился Сагит. – Я вчера двух ребят поборол!

По-прежнему красивая Аминат носила из родника воду, помогая строителям. Но уже пора было готовить еду, и она принялась разжигать в очаге огонь.

Помолившись вместе с сыновьями и пообедав, Чупалав ходил вокруг стен, присматриваясь, ровно ли они поднимаются, и прикидывая, когда можно будет перекрыть их бревнами. Работы оставалось на несколько дней, но, чтобы поднять наверх бревна, требовался сильный помощник. Он мог бы справиться с этим и сам, но не хотел, чтобы дети видели, как он мучается с длинными тяжелыми бревнами. Сыновья считали его таким богатырем, что не удивились бы, взлети бревна наверх от одного его прикосновения.

Пока он размышлял, кого бы позвать на подмогу, из Согратля приехал Муса-Гаджи.

Мусе-Гаджи было около двадцати пяти лет. Он был высок и худощав, доброе лицо украшала рыжеватая бородка, не по годам проницательные глаза выдавали в нем человека умного и решительного. Он был мастер на разные выдумки, и на самые трудные, рискованные дела всегда звали Мусу-Гаджи. Знали: где не хватит силы, там выручит его смекалка. Муса-Гаджи был единственным сыном в семье. Ему с детства приходилось много трудиться, помогая отцу. Когда тот погиб в военном походе, забота о матери и доме легла на его плечи. Жизнь многому его научила, сделала сильным и умным. Даже парни постарше предпочитали его не задирать, потому что Муса-Гаджи всегда находил способ одолеть соперника.

Когда его впервые взяли в поход, его конь чуть не сорвался в пропасть на скользкой тропинке, но Муса-Гаджи ухватил его за хвост и помог выбраться. Самым же известным его подвигом была победа над тремя грабителями. Тогда Муса-Гаджи шел в Дербент продавать серпы, выкованные отцом. Невдалеке от города на него неожиданно напали каджары, которые захватывали и продавали в рабство юношей. Муса-Гаджи не растерялся. Сначала он прыгнул в протекавшую мимо речку и скрылся в лесу, а когда его снова настигли, он уже был готов к схватке. Связав серпы гроздями в виде якоря и привязав к ним веревку, он метал это орудие в того, кто оказывался поблизости, выдергивал из седла разбойника и прикончил кинжалом одного за другим. Домой он вернулся, не распродав серпы, зато с тремя отличными скакунами и мешком оружия.

– Сам Аллах мне тебя послал, – обрадовался Чупалав, тепло приветствуя друга.

– Я тоже подумал, что помощник тебе не помешает, – ответил Муса-Гаджи, отдавая уздечку Сагиту.

– Напоите коня и хорошенько накормите, – велел Чупалав сыновьям.

– А потом можно покататься? – спросил Сагит, с восторгом разглядывая красивого скакуна.

– На то вы и джигиты, – кивнул Муса-Гаджи.

– С приездом! – улыбнулась Аминат, поднося ему чашу с водой.

– Здравствуй, сестра! – улыбнулся в ответ Муса-Гаджи.

Сестрой он звал ее не только потому, что был близок этой семье. Когда они с Чупалавом умыкали Аминат, он вынужден был к ней прикасаться, а чтобы это не было сочтено бестактностью, сначала сказал ей: «Будь мне сестрой перед Аллахом, а я буду тебе братом».

Муса-Гаджи похвалил крепкие стены, приметил бревна, лежавшие наготове, и сказал, что приехал в самое время.

– Рано еще бревна класть, – покачал головой Чупалав.

– Если мы сегодня закончим последнюю стену, завтра можно и перекрыть, – предложил Муса-Гаджи.

– Зачем так спешить? – удивился Чупалав. – Что люди скажут? Не успел гость приехать, а его уже работать заставляют.

– Что это с тобой? – усмехнулся Муса-Гаджи, снимая черкеску и закатывая рукава рубахи. – Если бы мы боялись того, что скажут люди, тебе бы не для кого было строить дом.

– Хотя бы отдохни с дороги, – уговаривал Чупалав. – Расскажи, как там, дома?

– Расскажу, – пообещал Муса-Гаджи, поднимая большой камень и ставя его на подходящее место. – Работы тут хватает, так что успею рассказать, что было и чего не было.

Работа пошла быстрее, и теперь им помогала Аминат.

– Позови лучше детей, – сказал жене Чупалав. – Каждый должен заниматься своим делом.

– Пусть покатаются, – улыбался Муса-Гаджи. – Я ведь помню, как ты первый раз дал мне прокатиться на своем коне. Я чувствовал себя таким героем!

– Я сама справлюсь, – поддержала Мусу-Гаджи Аминат. – Им тут и поиграть толком не с кем.

Муса-Гаджи рассказал Чупалаву, что родители его живы и здоровы, в ауле все спокойно. Ничего плохого не случилось, кроме того, что приезжал Шахман с удивительными товарами и расписывал, как хорошо будет горцам, если они примут сторону Надир-шаха.

– Этого мерзавца? – возмутился Чупалав, хорошо знавший, что собой представляет владыка Персии, и хорошо помнивший, что творили его вояки.

– Разговоры Шахмана людям не понравились, – продолжал Муса-Гаджи.

– А Шахман – что? – спросил Чупалав.

– Его дела теперь плохи, – сообщил Муса-Гаджи. – Его изгнали из Андалалского общества.

– И куда же он делся?

– Не знаю, – ответил Муса-Гаджи, начиная новый ряд. – Может, к шаху подался.

– Надо было вообще убить предателя, – с тревогой в голосе сказал Чупалав, начав обтесывать новый камень. – Народ должен быть как стена: чтобы ни одного камня нельзя было вынуть. Иначе все может рухнуть.

Они трудились до позднего вечера и устали так, что даже хинкал, приготовленный Аминат, валился у них из рук.

Муса-Гаджи принялся за дело на рассвете, пока Чупалав еще спал. Проснувшись и обнаружив Мусу-Гаджи почти заканчивающим стену, Чупалав был смущен и озадачен:

– Что с тобой? – спросил он. – Куда ты так торопишься?

– Никуда, – ответил Муса-Гаджи, хотя было заметно, что он что-то недоговаривает.

– Меня не проведешь, – улыбнулся Чупалав. – Говори, в чем дело?

– Бревна положим – потом скажу, – загадочно произнес Муса-Гаджи.

– Ну, как знаешь, – сказал Чупалав и тоже взялся за дело.

К вечеру бревна стояли на месте.

За ужином Муса-Гаджи по-прежнему загадочно улыбался, а Чупалав ждал, когда же друг, наконец, откроет ему причину своего приезда.