Шапи Казиев - Крах тирана

– Ну давай, выкладывай, – не выдержал Чупалав.

Но Муса-Гаджи все тянул, не решаясь начать, пока Аминат не прыснула со смех у.

– Что тут непонятного? Жениться он хочет!

– А ты откуда знаешь? – удивился Чупалав, поглядывая то на жену, то на друга.

– По глазам вижу.

– Правда? – подступал к другу Чупалав. – На ком?

– Ну, есть одна девушка, – признался Муса-Гаджи, густо покраснев.

– Это ты правильно решил, – одобрил Чупалав. – Только смотри, чтобы родители были согласны, а то…

– А то стану твоим соседом? – улыбнулся Муса-Гаджи. – Я не против.

– Так согласны или нет? – допытывался Чупалав.

– Вроде согласны, – сказал Муса-Гаджи. – Вот я и хотел тебя попросить, чтобы…

– Да говори толком, – подбадривал его Чупалав. – В чем дело? Не красть же ее, если и родители согласны?

– Чупалав, будь моим сватом, – выпалил Муса-Гаджи.

– Сватом? – растерялся Чупалав. – Никогда сватом не был, но если нужно…

– Очень нужно. Лучшего свата мне не найти, – убеждал Муса-Гаджи.

– Только… – замялся Чупалав. – Ты же знаешь, я не могу ехать в Согратль. Отец меня еще не простил. Некрасиво будет…

– Туда ехать не надо, – успокоил его Муса-Гаджи.

– Куда же тогда?

– В Джар! – выпалил Муса-Гаджи.

– В Джар? – почесал затылок Чупалав.

– У тебя в селе что, невест не осталось? – удивилась Аминат. – Что один, что другой – по чужим селам жен ищут.

– Так уж нам Аллах определил, – оправдывался Муса-Гаджи. – Хотя она, невеста моя, тоже почти согратлинка.

– Чья же она дочь? – спросил Чупалав.

– Мухаммада-Гази, – ответил Муса-Гаджи. – Оружейника.

– Наш человек, – кивнул Чупалав. – И мастер хороший. То-то, помню, ты на нее поглядывал.

– Она красивая? – любопытствовала Аминат.

– Ну, в общем… – замялся Муса-Гаджи. – Почти как ты.

– Красивая, красивая, – подтвердил Чупалав. – У них в роду все красивые.

– Так ты поедешь со мной? – спросил Муса-Гаджи.

– А когда надо? – размышлял Чупалав.

– Чем скорее, тем лучше, – сказал Муса-Гаджи. – Говорят, там неспокойно.

– А как же дом? – напомнила Аминат.

– Вернемся – я помогу достроить, – пообещал Муса-Гаджи.

– Никуда твоя невеста не денется от такого джигита, – уверяла Аминат. – Вот достроим дом, и поедете.

– Мы быстро! – убеждал Муса-Гаджи. – Туда и обратно. За неделю обернемся.

– За неделю? – усомнился Чупалав.

– А если дожди пойдут, а дом без крыши? – волновалась Аминат.

– Успеем! – обещал Муса-Гаджи. – И крышу накроем, и ворота поставим.

– Ну, если надо… – пожал плечами Чупалав.

Он бы поехал и так, несмотря ни на что, как, не задумываясь, бросился ему помогать Муса-Гаджи, когда Чупалав задумал украсть невесту. Если не выручать друзей, зачем тогда жить на свете? Да и дело-то было молодецкое, веселое.

На следующий день они собрались в дорогу. Чупалав надел лучшую черкеску и красивое оружие. Его кинжал был сделан еще Мухаммадом-Гази, и это должно было понравиться будущему тестю Мусы-Гаджи. Захватили они с собой и бурки – на высоких перевалах по пути в Джар всегда лежал снег.

Аминат положила в хурджины еды на неделю – толокно, которое не нужно было варить, сыр, мед из своих ульев, сушеные яблоки и курагу, хлеб и еще горячие лепешки.

Чупалав обнял сыновей, крепко пожал руку Пиру, который оставался в семье за старшего мужчину, кивнул жене и вскочил на своего сильного коня.

– Да сохранит вас Аллах в благополучии, – сказал Чупалав на прощание.

– Счастливой дороги! – ответила Аминат, смахивая подступившие слезы. – Да сбудутся ваши желания.

Дети провожали отца и Мусу-Гаджи до окраины хутора, а Аминат по обыкувшина – горцы верили, что это уберегает путников от несчастий.

Они поднимались к перевалу. Горы вокруг цвели осенним золотом, теплое еще солнце мягко освещало дорогу, а сады вдоль реки пестрели поздними яблоками.

Муса-Гаджи взволнованно расписывал добрый нрав своей невесты, достоинства ее отца и чудесную жизнь, которая, он не сомневался, ждала его после женитьбы на джарской красавице.

Затем они весело вспоминали, как увозили из Чоха Аминат, как опасались, что у них ничего не выйдет, и как потом удивлялись, что все получилось.

На этот раз все было куда проще – нужно было лишь добраться до Джара, а уж Мухаммад-Гази им не откажет. Муса-Гаджи был известный джигит, на которого давно уже заглядывались девушки, такие женихи на дороге не валяются.

На перевале перед друзьями неожиданно предстала мрачная картина. Навстречу двигалось несколько запряженных быками повозок, на которых сидели убитые горем женщины с грудными детьми на руках. Рядом шли дети постарше. Несколько стариков сопровождало процессию на лошадях. Было видно, что люди безмерно устали. Еще на одной арбе везли раненых.

Чупалав с Мусой-Гаджи пришпорили коней и помчались к людям.

– Что случилось? – с тревогой спрашивал Чупалав. – Откуда вы?

Люди молчали, отводя глаза.

– Да это же… – начал догадываться Муса-Гаджи, кружа на коне вокруг повозок. – Мухаммад-Гази!

Муса-Гаджи спрыгнул с коня и бросился к арбе с ранеными. Мухаммад-Гази лежал на окровавленной бурке с закрытыми глазами. На его бритой голове алел большой шрам.

– Что с ним? – оглядывался на людей Муса-Гаджи. – Он жив?

– Пока жив, – ответил убеленный сединами старик. – Голова цела, но ему в плечо попала стрела.

– Кто это сделал? – спросил Чупалав, осматривая плечо раненого.

– Каджары, – отвечали люди.

– Брат Надир-шаха.

– Все было тихо, пока этот убийца не бросил на нас огромное войско.

– Их стрелы летели, как тучи…

Муса-Гаджи склонился к раненому и прошептал ему на ухо:

– Мухаммад-Гази, ты слышишь меня?

Горец с трудом открыл глаза.

– Это я – Муса-Гаджи! – уже громче сказал Муса-Гаджи. – Узнаешь меня?

– Муса-Гаджи… – едва слышно произнес Мухаммад-Гази.

– Мы тебя вылечим, – торопливо говорил растерянный Муса-Гаджи. – Все будет хорошо. А где Фируза?

– Фируза… – с болью в голосе произнес Мухаммад-Гази и закрыл глаза, наполнившиеся влагой.

– Где она? – оглядывался на окруживших их людей Муса-Гаджи. – Где его дочь?

Люди молчали, не решаясь сказать страшную правду.

– Что с ней случилось? – настойчиво спрашивал Чупалав. – Почему она не с вами?

– Мы не знаем, – покачал головой старик.

– С нашими дочерьми случилось то, что хуже смерти, – произнесла старушка, утирая слезы концом старого платка.

Остальные женщины начали плакать и причитать, моля всевышнего спасти их дочерей и призывая проклятия на голову Ибрагим-хана.