Анн Бренон - Нераскаявшаяся

— Отец! — воскликнула Гильельма, — Скажите нам, зачем эти костры, эти эксгумации? Зачем сжигать людей, живых и мертвых?

— Затем, что Церковь Римская служит богу гнева, — скорбно ответил Старший. — Страхом и ужасом пытается она утвердить свою власть над бедными, заблудшими овцами, населяющими этот мир. Она властвует над людьми, угрожая им Страшным Судом и пламенем вечного ада. Ее проповедники только об этом и говорят. Оставайтесь всегда послушными и покорными Папе Римскому, который представляет Бога на земле. Ибо придет день, когда Сын Божий явится в блеске славы Своей судить живых и мёртвых. По этому случаю, мертвые воскреснут в своих телах. Весь мир предстанет перед этим Судом. И его приговор будет утвержден в вечности. Вечный рай для избранных, вечный ад для других, непослушных…

Понемногу голос старого проповедника становился язвительным и страстным, словно у древнего пророка:

— Какая бессмыслица, друзья мои! Как могут они заставлять людей верить в подобные небылицы? Представьте себе в Судный День всю эту изумленную толпу идиотов, глухонемых, маленьких детей, всех тех несчастных, которые на протяжении своей жизни были неспособны даже различать добро и зло, а теперь вынуждены отвечать за свои действия перед Верховным Судией!

— Но зачем эти костры, отец? — тихо повторила свой вопрос Гильельма. — И зачем сжигать мертвых?

— Гильельма, — вздохнул добрый человек, — ведь это делается для того, чтобы показать людям преддверие адского пламени. Если внимательно слушать все эти приговоры, то ясно, что инквизитор претендует на вынесение их в вечности. Упорствующие еретики и вновь впавшие в ересь верующие, преданные в руки светской власти, так же, как и трупы, осужденные на эксгумации и сожженные, с точки зрения инквизитора, приговариваются им к вечному аду. Ибо, по логике Римской Церкви, превращение тела в пепел лишает его возможности воскресения в день Страшного Суда. Сожженные еретики, живые или мертвые, не смогут воскреснуть в телах, чтобы предстать перед Вечным Судией, потому что инквизитор уже вынес приговор за Него. Инквизитор зачитывает свои приговоры перед оглушенными и напуганными людьми, как если бы он сам был Вечным Судией, не меньше.

— Так вот почему Церковь Римская не перестает проповедовать эти ужасы! — воскликнул Бернат, преисполненным гнева голосом. — Во всех церквах, куда не бросишь взгляд, везде нарисованы огромные фрески на хорах или высечены скульптуры на порталах, колоннах или капителях: ужасы Страшного Суда и вечные адские муки, жуткие процессии проклятых, гонимые пиками и вилами демонов в адову пасть. Чтобы бедные люди не сомневались в существовании ада, чтобы им даже мысль не приходила в голову о помощи еретикам!

— Так оно и есть, Бернат. Дурное дерево не приносит ничего, кроме дурных плодов, а дурные плоды всегда будут произрастать на дурном дереве. Оружием мира сего и его князя являются насилие и смерть, а его проповедники несут ненависть и отчаяние. И потому мы, добрые христиане и добрые верующие Церкви Божьей, никогда не должны позволять себе впадать в отчаяние. Ибо мы, мы–то знаем, что истинный Бог, Отец Небесный, о котором говорил Господь Наш — это Бог прощения и любви. И всё, чего Он желает для нас — это избавить нас от зла. А всякое желание мести Ему чуждо. И Он, как всякий отец, любит все души, всех своих детей, всех падших ангелов, одетых в тела, обманутых и запуганных насилием зла. И мы знаем, что все будут спасены. Как Господь сможет смириться с потерей хоть одной–единственной души? Ведь мы, мы–то знаем, что Страшный Суд и вечные адские муки — не что иное, как обман Церкви мира сего, вдохновляемой злом и использующей этот обман для укрепления своей власти. Не существует иного ада, кроме видимого мира. И этот ад придет к своему концу. Когда настанет конец этого отягощенного злом мира, преходящего и иллюзорного, это воистину будет день, благословленный Богом, когда все до последней души освободятся от зла через святое крещение Иисуса Христа из рук добрых христиан, и достигнут Царствия…

— А что станется с этим миром, отец? — спросил Бернат.

— Он превратится в то, чем он есть на самом деле — в ад, пожираемый горячей серой и огнем, — мрачно сказал добрый человек. — А потом он вернется к своему небытию. Ибо зло не может создать ничего по–настоящему постоянного и стабильного, оно может создавать только эфемерное, иллюзорное, преходящее. Оно может только расставлять свои никчемные ловушки и обустраивать свой ад. Только один Бог и всё, созданное Им, будет существовать вечно.

— А души людей? — снова спросила Гильельма, сильнее прижимаясь от волнения к плечу Берната.

— Все души — это дети Божьи, Гильельма, все они созданы благими и равными между собой, и все будут спасены, — ответил добрый человек с огромной нежностью. — В Царствии, куда мы все в конце концов вернемся, всякая душа будет испытывать несказанную радость, и всякая душа с радостью будет любить другую, как любят своих отца, мать, братьев или своих детей.

— А души инквизиторов? — спросил Бернат грозным голосом.

Он положил руку на плечо Гильельме и нервно сжал его.

— Утишь свой гнев, Бернат, — ответил старый проповедник. — Я же сказал, что все души будут спасены. Даже души инквизиторов. Даже души убийц, мучителей и лжецов… — Он ласково улыбнулся. — Даже души Папы Римского и короля Франции! Сейчас, в данное время, все эти многочисленные папские проповедники просто слепы и глухи. Они остаются бродить во тьме, не понимая, что они просто игрушки князя мира сего, который является порождением зла и делает свои дела их руками. Возможно, настанет день, когда они увидят истину. День, когда истина Божья просветит их. Возможно, тогда они иначе взглянут на святое Писание. Возможно, они, наконец, прислушаются к слову доброго христианина. Но в любом случае, и для них настанет такое время, в этой жизни или в иной, но и они освободятся от зла и придут к своему спасению.

Старший улыбнулся своей печальной и язвительной улыбкой.

— Кто знает, друзья мои? Возможно, если Бог так захочет, этот несчастный Бернард Ги, увязший во зле, достигнет спасения еще прежде меня? Кто может поручиться, что завтра он не осознает ужаса того, к чему приложил руку, и не обратится, и не достигнет счастливого конца? Кто может поручиться, что я сам завтра не впаду в грех? Надеюсь, Бог охранит меня…

Он сделал паузу, передохнул и продолжал всё с той же глубокой печалью в глазах:

— Известно ли ему, инквизитору, что покойные, трупы которых он приговаривает к эксгумации и сожжению, при жизни не чувствовали ни малейшего страха от мысли, что с их мертвыми телами могут поступить таким образом? Ведь добрые христиане и их добрые верующие прекрасно знают, в отличие от верных Римской Церкви, что по–настоящему, ни им, ни Богу, их телесные оболочки будут не нужны. Что эти оболочки — всего лишь сброшенные ими ветхие плащи плоти, уже ни к чему не пригодные и преходящие, как и все, созданное злом. И что не в этих тленных, гниющих останках предстанут они перед лицом Бога, но в истинных телах, исполненных божественного света, вступят их души в Царствие. Нам ведь прекрасно известно, что инквизитор образован и неглуп, и что он устраивает все эти кошмарные сцены, чтобы запугать толпу и отвадить людей от того, чтобы они прислушивались к нашему слову.