Анн Бренон - Нераскаявшаяся

И тогда юный Санс Меркадье, который до того не проронил ни единого слова, выбежал на середину комнаты, упал на колени перед Старшим, низко склонил перед ним свою пылающую рыжую шевелюру.

— Добрый христианин, я тоже желаю следовать дорогой справедливости и правды. Я желаю быть просвещенным Церковью и хочу стать добрым христианином. Я умоляю Вас, примите меня своим учеником и послушником.

В Фергюс пришла весна. Еще хрупкая, несмелая, перемежаемая дождями со снегом, но уже несущая тот бледный свет, что так зачаровывал Гильельму. Старший, Пейре Отье, который на то время скрывался вместе с Сансом Меркадье в безопасном убежище в доме своей старой подруги Бланши Гвиберт, прислал в Рабастен юного Пейре, внука Бланши, чтобы известить Берната, что Старший нуждается в его помощи. Бернат немедленно отправился в Фергюс. Гильельма попросилась идти с ним. Она повесила на пояс ключ от маленького домика, поскольку не видела абсолютно никаких причин оставаться там одной. Кроме того, после внезапного ухода Санса Меркадье, подмастерья ткача из Сен — Сюльпис, сам ткач, верующий только на словах, стал подозрительным и враждебным. Когда Гильельма приносила ему очередные мотки вычесанной шерсти, чтобы ткать, он бросал на нее тяжелые, злые взгляды. Один раз она даже услышала в свой адрес слово «еретичка». Поскольку жизнь стала такой неопределенной и небезопасной, как мартовская погода, когда солнечный свет то и дело соперничает с бурями и шквалами, не лучше ли отдаться на волю дующих на все четыре стороны света изменчивых ветров и пуститься в путь?

Но больше всего ей не хотелось разлучаться с Бернатом. Что бы ни случилось, но у Несчастья не хватит сил нанести смертельный удар, пока они вместе. И Гильельма знала, что и Бернатом владеет то же желание, что и он испытывает те же чувства. Им не надо было даже говорить об этом. Но иногда молодой человек спохватывался, что ему необходимо защищать ее, потому как она всё–таки женщина. Он заявлял, что жизнь, полную опасностей, следует вести ему одному, преисполняясь той хорошо знакомой Гильельме древней мужской гордостью, которую она встречала у многих мужчин, в Монтайю или в Рабастен. Но ведь они вместе обещали служить Церкви. Они обещали жить вместе, несмотря на все ужасы и опасности. А если опасность угрожает Церкви, то это вовсе не повод оставлять ее, Гильельму, в стороне, совсем наоборот. Гильельма смотрела на Берната. Она знала, что ей придется заговорить об этом первой, потому что он не проявит инициативы. Но она была уверена, что он не найдется, чем по–настоящему ей возразить.

Все обитатели Фергюс были во дворе, на южной его стороне, усевшись на лавках и тюках соломы и греясь в ласковых лучах весеннего солнца, освещающего белую утоптанную землю у входа в дом. Старый проповедник тоже грел на солнышке свои затекшие конечности. Пейре Гвиберт стоял на страже на вершине холма, а его отец, Виталь — у излучины реки. Но кто чужой появился бы здесь? Только стаи малиновок вились вокруг них в бледном, прозрачном весеннем воздухе. Возле Мессера Пейре Отье, одетого в теплый синий камзол, сидел его послушник Санс Меркадье и смотрел на него с обожанием. Госпожа дома, Бланша Гвиберт, сидя, по своему обычаю, очень прямо, приветливо кивнула прибывшим. Рядом с ней на каменной лавке сидела ее старшая дочь, Бона Дyменк, выглядевшая бледной в траурных одеждах. Она была очень удивлена начавшимся разговором. Двое прибывших утром путников стояли перед Старшим. Бернат повернулся к Гильельме. Он пытался утешить ее взглядом своих черных глаз. Он чувствовал, что она собирается заговорить. И уже знал, что она хочет сказать.

— Я тоже желаю идти в Сабартес…

Бернат сделал жест, долженствующий свидетельствовать о том, что он считает подобное путешествие слишком опасным для нее. Мессер Пейре Отье улыбался и не говорил ничего. Ободренная, она стала убеждать, выдвигая свои аргументы.

— Вы, конечно же, хорошо понимаете, что я не хочу расставаться с Бернатом. Кроме того, я буду очень рада возможности повидаться с моим отцом, матерью и братьями. Но я считаю также, что мое присутствие действительно принесет пользу. Вдвоём мы будем лучше подготовлены к опасностям, и я так же точно могу сопротивляться усталости, как и юноша. А еще, я лучше, чем Бернат, знаю местность, дороги, деревни и людей. Я знаю, в какие двери можно стучаться…

Бернат ласково улыбнулся:

— Гильельма, мне уже доводилось бывать в Сабартес и ходить всеми этими путями с твоими братьями, Пейре или Гийомом. Я уверен, что они показали мне такие дороги, которых и ты не знаешь! — Потом он снова поднял на нее свой дикий взгляд, сосредоточенно наморщив лоб. — Пойми, я знаю, что говорю, и я никогда бы не позволил, чтобы ты осталась одна. В твоих словах есть здравый смысл. Вдвоем, конечно, легче избежать опасностей. Но мне кажется, что для данной миссии твоё предложение неприемлeмо. Если Мессер Пейре Отье попросил меня о помощи, так это потому, что Пейре Бернье сейчас ушел в Борн, а потом идет в Монклер, что в Кверси. А освобождения Гийома Фалькета мы вряд ли дождемся. Никто другой из наших друзей не может меня сопровождать, потому что никто из них хорошо не знает Сабартес. Но есть одна серьезная проблема. Как ты думаешь, Гильельма, разве в Сабартес, в земле д’Айю и в земле д’Ольме никто не помнит ни твоего лица, ни твоего имени? Да чью бы дверь мы бы не открыли, как нас тут же распознают. Да это же Гильельма Маури, из Монтайю, что сбежала из–за ереси и бросила в Ларок д’Ольме своего законного супруга…

Гильельма опустила голову. Но потом сразу же подняла ее, и новый проблеск надежды зажегся в ее глазах.

— А если я пойду, переодевшись в мужскую одежду, и буду вести себя, как мужчина? Если я так переоденусь, никто меня не узнает, никто из тех, кому я сама не откроюсь.

Выход нашла Бона Дyменк. Идею Гильельмы сочли хорошей и достойной; и первыми признали это ее муж, Бернат, и Старший, Пейре Отье. Одна Бланша Гвиберт протестовала и заявляла, что негоже молодой женщине ходить в тесно облегающих ноги мужских штанах. Но Бернат, не вдаваясь в лишние споры насчет этого последнего пункта, просто отметил, что у него нет никакой запасной одежды в достаточно хорошем состоянии, чтобы она выдержала путешествие, и к тому же, вся его одежда слишком велика и широка для хрупкой и маленькой Гильельмы.