Анн Бренон - Сыны Несчастья

С тяжелым сердцем я заставил себя улыбнуться, и сказал, что Арнот скоро станет хорошим пастухом и сможет купить себе ягненка или даже двух. Потом протянул отцу кошель, приготовленный для него.

— Каждый год, по окончании летнего сезона, я буду искать возможность возвращаться в Монтайю, тем или иным путем. Я тебе обещаю. Я буду приносить деньги. Кое–что у меня еще осталось в Планезес, и, кроме того, каждый год я зарабатываю больше, чем мне нужно, с моим образом жизни пастуха. Вскоре у меня снова будет собственная отара. Не бесокойся ни о чем, отец.

Когда я обнял братьев, отец вышел проводить меня в темноте, и мы шли с ним вдоль мертвой окраины деревни. Не сговариваясь, мы обошли зияющую дыру на месте нашего дома. Он шел медленно, словно сгорбленный и усталый старик, которым он и стал, но его шаг был все еще тверд. Мы уселись передохнуть перед входом в ущелье Пишака, под ясенем, глядя на узкий серп луны. Я сказал ему, что не отважусь идти битым трактом, разве что ночью, и чаще всего буду использовать пастушьи тропки. А он ответил, что ему еще о многом надо со мной поговорить. Мой отец Раймонд Маури, бывший ткач Монтайю, плечи которого сгорбились не столько от возраста, сколько от тяжести Несчастья, продолжавшего смотреть ему в лицо.

— Наша мать… — прошептал он.

И он объяснил мне, что она не смогла так ловко, как он, уклоняться от искусных расспросов инквизитора. Она слишком много говорила, сама себе противоречила и плакала, иногда не могла выбраться из болота перекресных допросов. Он же пытался все больше молчать, отвечать осторожно, отвлекать внимание от главного. Вот почему его осудили на общий Мур, а ее — на очень тесный. И он вскоре вышел с крестами, а она постепенно умирала от холода и голода в своей камере.

— Как и многие другие, — добавил он резко, — без благословения и утешения. Такая хорошая верующая, как она…

И тогда он попросил меня беречь себя, извлечь из этого хороший урок. Делать всё, чтобы избегать Инквизиции.

— Сынок, по ту сторону гор ты сможешь жить спокойнее. Не чувствуй себя обязанным возвращаться ко мне каждый год. Это слишком опасно для тебя. Дождемся, пока Несчастье уйдет куда–нибудь. Кто знает?

Он рассказал мне о своем брате и сестрах, более молодых, ловких и сильных, чем он. Его брат Пейре Маури, мой дядя из Жебец, мои тетки Гильельма и Мерсенда Маури, которые вышли замуж за братьев Марти из Монтайю. Они все ушли, вместе с сыновьями, дочерьми и родичами. Не стали дожидаться своих приговоров. В разгар зимы они перешли перевалы. Как и многие другие, они бежали по ту сторону Пиренеев. И не вернулись больше. Наверное, они поселились на землях королевства Арагон.

— Ты должен разыскать их, сынок. И ты их встретишь, я уверен, ты их встретишь.

И тогда я сказал отцу, что по другую сторону Пиренеев все земли — и те, что принадлежат королю Арагона, или королю Майорки, как и земли, принадлежащие королю Франции, находятся во власти Церкви Римской. Церкви, которая сдирает шкуру. Король, графы, сеньоры, консулы, горожане и крестьяне — все они римские христиане, которые ходят к мессе и едят облатки. Однако эти солнечные королевства не так давно были отвоеваны у сарацин, и этих побежденных сарацин никто там не преследует. Они там многочисленны, и в деревнях их живет еще больше, чем в городах. Многие мои товарищи–пастухи на зимовьях — это сарацины, мудехары, как они себя называют. Этим сарацинам, так же, как и евреям, в городах Юга позволительно свободно молиться в собственных храмах, которые называются мечетами или синагогами, хотя они совсем не христиане. Сарацинские мудехары молятся пророку по имени Мухаммед, не говоря уже о евреях, предки которых преследовали и убили Господа Нашего Иисуса Христа в Иерусалиме.

— Почему, отец? Почему по другую сторону Пирнеев христианские короли дают свободно жить и молиться сарацинам и евреям, а на землях короля Франции и в графстве Фуа Инквизиция сжигает добрых людей — хотя они добрые христиане — преследует верующих, разрушает дома и выкапывает трупы? Почему так, отец? Ты знаешь, почему?

Эта проблема мучила меня издавна. С тех пор, как я услышал во Фликсе или Тортозе сарацинскую песню. Почему сарацинам можно, евреям можно, а нам нельзя? И если даже мой отец не знает ответа, то никто его не знает. Но ему чаще, чем мне, доводилось слышать проповеди добрых людей, и, когда, наконец, он ответил, мне показалось, что я слышу голос Мессера Пейре из Акса:

— Потому что для Римской Церкви, Церкви мира сего и его князя, мы представляем наибольшую опасность. Потому что мы — истинные христиане, истинные апостолы Господа Нашего. И если бы нам дали возможность свободно проповедовать в храмах, то люди предпочли бы нашу веру их вере. Ибо мы не проповедуем и не делаем ничего, кроме правды, о которой написано в Евангелии…

Тогда я обнял своего отца, слонился перед ним и попросил его благословения. И я сказал ему, что останусь верным. Что я уже пообещал это однажды в память Жаума из Акса, юного святого. Что всю свою жизнь я буду искать благословения и утешения добрых людей. Что я никогда не предам веру своего отца.

И я пошел своей дорогой в ночь, которая была мне близкой подругой, и которая защищала меня. Я шел на юг, к высокой стене Пиренеев, чтобы пройти перевал и устремиться дальше. Уже в этом году отары из Сердани и Сьерра де Кади будут зимовать в долине Эбре, между Фликсом и Тортозой. И там я встречу своих товарищей–пастухов, гасконцев и каталонцев, арагонцев и серданьцев, сарацин и окситанцев. Я встречу изгнанников из Монтайю и графства Фуа. Сыновей Несчастья. Моего брата Жоана. Молодого пастуха Гийома Маурса. Братьев Изаура из Ларната, братьев Марти из Жюнак. Моих дядьев, теток и кузенов.

В сарацинских городах я встречу их, знакомых и незнакомых друзей, добрых верующих, мужчин и женщин. И, возможно, я еще встречу доброго человека.

Отец Небесный, веди меня.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

«Я всегда испытывал глубокую нежность к своим братьям, особенно тем, которых Господь соизволил призвать проповедовать Евангелие… И особенно острой и отчаянной делалась моя любовь к проповедникам, когда я видел их в руках врагов. Как разрывалось сердце, и каким невыносимым испытанием каждый раз было для меня узнать эту зловещую новость! И в них я видел все несчастья, которым подвержена Церковь, и все жестокости, которые обрушиваются на ее голову»

Жак Бонбонно. Камизар и проповедник в Пустыне. Мемуары. Около 1730 года.

Когда я сейчас пытаюсь писать послесловие к Сынам Несчастья, как недавно писала к Нераскаявшейся, то всегда задаю себе один и тот же вопрос: что же на самом деле у меня получилось? Историческая книга или роман? Но на самом деле этот вопрос лишний: мы просто вместе с вами встретились с Пейре Маури, и этого достаточно.