Костас Варналис - Подлинная апология Сократа

рожденный». Так идем мы, не размышляя, по начертанному судьбой пути, накрепко связанные друг с другом и уверенные, что интересы сильного и суть наши интересы. Нам выгодно быть связанными, а не свободными, нам выгодно быть обиженными, а не карать! И если бы вдруг какой–нибудь сумасшедший, с ножом в руках, бросился потрошить волка, мы подставили бы наши тела и души, чтобы принять на себя удар. А если бы — о, проклятие! — волк исчез, мы пустились бы искать нового, еще более свирепого, чтобы он пожирал нас.

§ 9. Такие–то истины добывал я из души Стада. Истины, которые со временем, в силу привычки, стали сильнее голода и любви. Благодаря своему повивальному искусству я мог извлечь из душ, — поскольку меня стали принимать за всевидящего, — и такие вещи, которых в них вовсе не было, подобно тому, как китайские фокусники вытаскивают червей из глаз мегарцев. «Но, — скажете вы, — червей мы видим, а потому в них верим. А идеи?» В них, граждане афиняне, сперва верят, а уж потом их видят. Когда какая–нибудь бесноватая старуха ни с того ни с сего завопит в церкви, тыча пальцем в святого X: «Смотрите! шевелится… делает знаки!» — окружающие видят то же самое: и движение, и слезы, и знаки, и даже слышат грозный голос святого.

§ 10. Это — чудо, конечно. Но еще чаще чудо случается, когда помещаешь в свою душу то, что желаешь в ней найти. Роясь потом во всем этом ногтями логики, находишь именно то, что хотел. Старые богохульники сначала закапывали в корнях кипариса или близ какого–нибудь источника икону, а потом видели во сне, будто в том месте лежит погребенный «святой» и хочет выйти. Тогда, подняв на ноги всю деревню, они шли туда со свечами и ладаном, выкапывали икону, и… по окрестностям разливалось благоухание. Выстраивалась часовенка, подносы наполнялись серебром, — сосуды — маслом, а богохульник становился святым, то есть орудием божественного провидения.

§ 11. Такими–то волшебствами и укреплял я царство Сновидений в «Юдоли Плача». Я ослеплял глупцов, принося пользу строю Несправедливости и руководствуясь изречением: «Чем глупее дурак, тем он самоувереннее». Итак, не надо было меня убивать. Придут другие времена, когда «сильные» дорого будут платить фокусникам не за то, чтобы те вытаскивали, но за то, чтобы те вкладывали червей в мозги и души мегарцев, поучая больших и малых, что «наичестнейшее и наисвятейшее в мире — эксплуатация». Тогда народ, погруженный в голубой туман, в небытие мысли и воли, не в силах будет шевелить ни руками, ни языком, ни мозгами.

§ 12. Находясь на недоступной высоте в хороводе вечных субстанций, душа боится, как бы ее не коснулись законы человеческие и законы природы: безобразие, относительность и тление. Пускай тело увязло в грязи — душа всегда чиста… Она не болеет, не страдает, не обижается… Она не сопротивляется, потому что свободна. Поражая наивных в позвоночник жалом своей философии, я парализовал их и, таким образом, обеспечивал безмятежное пиршество «умным». Почему же вы меня убиваете?

Я вижу государство будущего, граждане афиняне! Оно обожествляет голод, страдания и глупость. Оно осыпает золотом жрецов и кормит их орехами за то, что они обманно учат народ, убеждая его презирать материальное и ждать возмещения в «мире духов».

§ 13. Если я ошибался в теории, то не ошибался в критике облеченных общественным доверием мужей. И они, чтобы убрать меня раз и навсегда, объявили меня безбожником. Сократ издевается над всесильными богами и восстанавливает их против государства.

Это из–за меня боги покинули Афины, оставив скалу Акрополя. Акрополь ваших душ в когтях и зубах эринний… Если бы ливень с градом уничтожил вдруг урожай; если бы огонь испепелил посевы, филоксера пала на виноградники, а червь — на бобы и фасоль; если бы оспа опустошила курятники, ящур поразил коров и сап лошадей; если бы сгорело целое предместье и бедняки остались без крова; если бы из–за двух- или трехнедельной бури на Черном море оттуда не пришли бы корабли с пшеницей и пеламидой и народ стал голодать; если бы мы вдруг получили печальное известие, что где–то, на краю земли, побеждены наши «храбрецы» и матери оделись в черное, — то кто был бы виноват?

§ 14. Кто, как не безбожники! Если бы я не досаждал бессмертным своей философией, разве наслали бы они на нас чуму 430 г. до рождества Христова? Впрочем, тогда я не философствовал. Если бы сын Клиния со своей дружиной разбил не головы герм, а ваши, жаждавшие величия головы, разве случилась бы с нами сицилийская беда? И если бы полководцы, руководившие Аргинус–ской битвой, не были безбожниками, разве Немезида взбудоражила бы море, чтобы они не могли спасти утопающих? И так как я их оправдал, — помните? — небеса разверзлись, чтобы сжечь нас, низринув кипящую воду, но… но сжалились небеса над тридцатью тиранами! Так вот кто был виновником всех зол. Теперь я выполнил свое обещание, данное, если вы помните, в § 19 третьей части моей речи.

§ 15. Так, своим безбожием и предательством я приносил пользу, и очень большую, отечеству, религии, и… всем, кто питается грудью этих великих идей!

Политические деятели, попы и учителя взваливали на мой горб все свои недостойные и нечестивые дела, все убытки от стихийных бедствий, все превратности судьбы!

Когда меня не будет, станут искать другого Сократа, чтобы также окрестить его в святой купели «общественного мнения» и наречь безбожником и предателем. Он нужен, чтобы всякий раз, когда дела зайдут в тупик, бросать его в зубы взбешенной толпе, как умиротворяющую жертву. Стадо ни минуты не может прожить без волков, а волки — без предателей и безбожников.

§ 16. Все вы брюзжите, что мир испорчен. Какой мир? Горы и небо? Им нечего бояться! Двое–трое безбожников? Казните их, и все сразу исправится. Вот он — этот мир, достопочтенные граждане афиняне! Все ваши правила, писанные и неписанные, страх перед богами, уважение к законам, любовь к добру, мужество — гниют, как падаль, в пропасти, рядом с убитыми рабами. Ложь, воровство и бесчестье — вот «демоны» государства, вот «внутреннее богатство», которое вас возвышает. А потом появился мой «демон», новы» «демон», пытавшийся оживить падаль, вдувая в нее через тростник философский «дух истины», и создать из падали чистые идеи — законы безграничного разума, не зависящие ни от времени, ни от человеческих капризов.

§ 17. Если пытаешься подчинить слепые движения души велению рассудка, то есть перенести их с почвы несознательного подражания и привычки на почву светлой мысли и воли, пиши пропало: ничего не останется. Однако я помогал вам и этим путем. «Высокие материи» вы отдавали на прокорм крысам из помойных, ям и уборных. А я еще советовал вам не зазнаваться и верить, что наиболее откровенные шарлатаны являются наиболее умными афинянами. Я поучал вас для вашей же пользы чтить их имена и окуривать ладаном их тень перед женщинами, детьми и рабами, чтобы те не возомнили о себе лишнего и, выйдя когда–нибудь на улицу, не стали бы бесчинствовать еще хуже, чем вы! Я учил вас богохульствовать и безобразничать во имя законов и богов!