Юсиф Чеменземинли - В крови

— Ради бога, не поминай об этом! Ты здесь, здесь твоя Медина — значит, здесь жизнь!..

Вагиф попытался возразить ей, но не нашел слов и беспомощно огляделся по сторонам, как бы отыскивая их. Медина торжествующе рассмеялась и весело захлопала в ладоши.

Вагиф тоже не смог сдержать улыбки.

— Слово, что соловей… Вспугнешь замолчит!

— Вспугнешь? — удивленно протянула Медина. — Да кто я такая, чтоб пугать соловья твоих речей?

— О, ты пери! Капризная, привередливая пери! Ты бродишь в саду поэта, мешая ему петь свои песни!

— Мешаю! Только мешаю?

— Конечно нет, — с нежностью произнес Вагиф, наслаждаясь ее милым кокетством. — Ты приносишь в этот сад сладость печали, волшебство любовной тоски! Ах, Медина, я слишком отчетливо вижу лицо нашего времени! Ничто, кроме сладкозвучного нея [31] Ней — музыкальный инструмент, подобие флейты. поэзии, не может облегчить боль моего сердца, истерзанного бесчисленными заботами и тревогами.

— А пери любви? Разве она не дает тебе счастья? Забвения от мирских забот?

— Счастье? Что такое счастье? Добрая минута… Бескорыстная улыбка… Юношеская влюбленность…

— О поэт! — Медина с жадностью слушала Вагифа, но согласиться с ним не могла, — тебе ли говорить о горестях и невзгодах! Ты визирь, ты правая рука хана, опора трона!..

— Медина! — прервал ее Вагиф, — государственные дела — это всего лишь долг, служба! Жизнь сердца — не имеет к этому отношения. Сердце поэта — особый мир: его любовь — необычная любовь, слава — не просто слава, блаженство его сердца — особое блаженство…

— А кому же принадлежит это сердце?

— Сердце — одной любимой!

— Ой–ли? — Медина шутливо покачала головой. — Трудно верить мужчинам. Их сердца, словно пиалы с шербетом: переходят из рук в руки, а досыта никто из них не пьет!..

— Что значит досыта, Медина? Наслаждению, страсти, поэзии чужда сытость!

— Ах так! — Медина расхохоталась. — Мне привезли из деревни прекрасные яблоки и груши, я оставила их для тебя. Но теперь вижу, что сделала это напрасно, ты насытишься и не станет ни страсти твоей, ни стихов…

Вагиф не смог не оценить ее шутки и весело рассмеялся.

— Нет, Медина, без лакомства нам не обойтись! — сказал он, когда она поднялась, чтобы выйти из комнаты.

Одетая в алое и зеленое, средь ярких ковров и занавесей, она напоминала поэту полевой мак, трепещущий от прикосновений ветерка. Он проводил ее долгим взглядом.

Предположения и опасения, высказанные Ибрагим–ханом и Вагифом во время их беседы, не замедлили оправдаться: со смертью Керим–хана иранские ханы схватились в ожесточенной — не на жизнь, а на смерть — борьбе за власть. Самыми сильными из них были ханы из рода Каджаров. Они уже не раз, хотя и безуспешно, покушались на иранский престол. После смерти Надира Мамедгасан–хан Каджар долгое время сражался за власть с Керим–ханом Зендом и был убит, так и не достигнув цели. Сын его Агамухамед, оскопленный по приказу Адиль–шаха Афшара, вместе с братом Гусейнкулу был увезен Керим–ханом в Шираз — заложниками. Сразу же после смерти Керим–хана Агамухамед–хаи бежал из Шираза, овладел Астрабадом, Мазандараном и Гиляном и вступил в ожесточенную схватку за трон.

То, что Агамухамед захватил Астрабад, чрезвычайно не понравилось Екатерине, поскольку она давно уже решила построить в Астрабадском заливе порт — повернуть на север пути европейской торговли с Индией. Порт еще не был заложен, но ему уже было дано название — Мелиссанал.

Агамухамед–хан решил установить добрые отношения с Россией и отправил в Петербург посольство, однако посольство это принято не было. К тому времени против Агамухамед–хана выступили Муртузакулу–хан и властитель Гиляна Хидаят–хан. Для ведения переговоров об Астрабаде Екатерина направила в Астрабадский залив флот во главе с графом Войновичем. По приказу Агамухамед–хана его военачальники поначалу встретили русских дружелюбно, хорошо обошлись с ними, а потом, войдя в доверие, зазвали на берег и взяли под арест. Некоторое время пленников продержали в тюрьме закованными в цепи, потом Агамухамед приказал их освободить, изобразив дело так, будто он и понятия не имел об этом аресте. Выйдя из тюрьмы, граф Войнович тотчас–же увел флотилию в Россию.

В связи с этими чрезвычайными обстоятельствами Ибрагим–хан собрал во дворце совет, пригласив на него всех приближенных. Мирза Алимамед сообщил собравшимся о донесениях, полученных от тайных агентов, причем каждое, даже самое незначительное, сопровождал собственным комментарием.

Мирза Алимамед давно уже кончил, но никто из присутствующих не осмеливался высказать своего мнения…

Одни безмолвно перебирали четки, другие потягивали кальян.

— Ну так что же? — спросил хан, обводя взглядом высокое собрание. — Какие у кого мысли? Чувствуете, что сидим на пороховой бочке?

И опять никто не произнес ни слова. Тогда, испросив разрешения, стал говорить Вагиф.

— Да будет благополучен хан, — начал он. — Я слышал все, что сообщил почтенный Мирза Алимамед. Полагаю, что пока прямой опасности для нас нет. Сейчас самое главное — правильная, разумная политика. Фатали–хан тяготеет к России, это нам известно. Что ж, владения его достигают Дербента, и в случае чего он может рассчитывать на помощь с Севера. Мы же граничим с Ираном, и стоит Агамухамеду перейти Аракс, он может огнем и мечом пройти по землям нашего ханства — в этих условиях идти на обострение отношений было бы весьма опасно. Если Агамухамед потребует от нас подчинения, мы соберемся снова и будем решать. Пока необходимо выжидать, будучи готовыми ко всему. Таковы мои соображения.

Мысли, высказанные Вагифом, восприняты были с одобрением, все кивали, выказывая этим полное согласие.

— Беки! Скажите же и вы, какие мысли, какие тревоги тяготят ваши умы, — снова обратился Ибрагим–хан к вельможам. — Пусть не останется невысказанного!

— Что может сказать простой смертный после того, как свое слово произнес всеведущий Ахунд Молла Панах?! — с улыбкой заметил Мамедгасан–ага. — Агамухамед–хану пока что приходится туго… Если он тронется на Шираз и Исфаган, Муртузакулу–хан с помощью русских может отбить Астрабад. Так что непосредственной опасности для нас пока, видимо, нет.

Снова воцарилось молчание. Оно было нарушено кашлем Мамедгасан–аги. Он откашлялся, достал платок и, вытерев рот, спросил:

— Других новостей не имеется?

С разрешения хана ответил ему Вагиф:

— Эриванский хан обратился к пашам Эрзерума и Карса — решил рассчитаться с Ираклием. Оба паши прислали нам письма, в которых выражают мнение, что помогать Ираклию было бы позором. Мы ответили неопределенно. Ни да, ни нет. — Собравшиеся оживленно зашевелились. — Эти паши не ведают, что тут у нас происходит; при нынешних обстоятельствах рисковать нашей дружбой с Ираклием недопустимо! А эриванский хан — ну что ж! Ему хочется освободиться от дани — от тех шести тысяч туманов, которые он ежегодно вынужден отдавать Ираклию. Как говорится, козел шкуру бережет, а мясник прикидывает сколько сала будет!.. — Вагиф засмеялся. Хан тоже усмехнулся, кивнул милостиво…